Телепортация

И вдруг Ханна чётко увидела лица тех пятерых, что встретились в тёмном коридоре её сознания полчаса тому назад. Каждая из плавающих рыбок превратилась в овальный портрет одного из персонажей её видений. А чуть позже она и все присутствующие услышали стуки и голоса, от хриплого мужского до высокого, чуть ли не истерического, женского. Стоявшие у стенки стулья зашевелились, и невидимые руки перенесли их к столу и поставили полукругом на пустые места рядом с сидящими. Некоторые даже скрипнули, возможно, под тяжестью взгромоздившихся на них невидимых тел. Наступила тишина, которую прервал низкий и глубокий голос Ханки:

– Я, Ханна Хэньциньска, отдаю своё тело во временное пользование каждому из вас. И делаю я это во имя уникального эксперимента, который ещё не проводил никто. В результате авиационной катастрофы и моего состояния «при смерти» во мне пробудились медиумические способности, которые служат доказательством существования жизни после смерти, и которые я хочу проверить на всех, здесь присутствующих. Впервые эти ощущения появились у меня после прочтения некоторых книг и просмотра два года тому назад кинофильма режиссёра Яцека Копровича под названием «Медиум». Но тогда это было всего лишь какое-то предчувствие чего-то паранормального. А спустя какое-то время я почувствовала в себе склонность к ясновидению, дающую мне возможность видеть духи в их досмертном виде, в образе реальных людей, и призывать их к себе. Если я ошибаюсь, и мне лишь только кажется, что это так, пусть меня накажут злые силы, и я никогда больше не смогу участвовать в этой жизни в роли живого персонажа. Так проявитесь же, господа, в том реальном виде, в котором вы когда-то обитали на этой планете, на этом участке земли!

После этих слов качнулось пространство, зашевелились на окнах занавески, и в комнате вдруг… запахло настоящим кофе, тем самым, который в те годы можно было попробовать разве что в Египте или в Швеции, но никак не в Советском Союзе, да ещё в маленьком провинциальном городке. А ещё через какое-то мгновение все услышали птичий крик, похожий на крик сороки, и на каждом из пяти поставленных стульев стали медленно очерчиваться контуры людей, причём только овальные поясные портреты их, как бы зависшие над стульями. Процесс этот напоминал проявку фотографий в красной комнате, с той только разницей, что там проступают контуры людей на бумаге, а здесь они проявились в реальном пространстве, наяву. Когда процесс завершился, присутствующим предстали люди разного возраста, эпох и сословий. Все они светились каким-то оранжевым светом, и если бы кто-нибудь попытался дотронуться до них, то рука его прошла бы насквозь, не ощутив абсолютно никакой плоти. Это были голографии оживших внезапно людей, а, точнее, того, что осталось от них после смерти.

– Благодарю вас – снова повелительно прозвучал голос Ханны. – А теперь, пожалуйста, представьтесь нам, живым, присутствующим здесь.

Первым заговорил монах. Он поднял вверх свою руку, точнее, скреплённые сухожильями высохшие кости, и, скинув с головы капюшон, обнажил свой почти истлевший от времени череп:

– Зовут меня Фридрих Зайне. Я родом из Мюнхена и был придворным алхимиком в замке князя Яремы Вишневецкого в Тернуве. Ещё при своей жизни я видел то, что происходило в прошлые времена, и то, что происходило уже после моей смерти. У таких людей, каким был я, не существует постоянного места жительства, потому что, такие как я, могут мысленно переносить себя во времени и в пространстве и, таким образом, сколь угодно долго жить в разных местах. Какое-то время я жил и здесь, в Самборе, у управляющего королевским имением, сандомирского воеводы и старосты города Львова Ежи Мнишека. Правда, к тому времени он лишился уже всех своих титулов и горько оплакивал судьбу дочери и четырёхлетнего своего внука. Он умер в 1613 году, на год раньше Вас, – при этом монах повернул свою голову в сторону женщины в средневековых одеждах – так и не дождавшись вашего возвращения в Польшу. Кстати, его замок стоял на том самом месте, где теперь стоит эта больница, и где находимся мы с вами.

– Это абсолютно точно – немного капризным и визгливым голосом прервала его молодая женщина. – Я и есть та самая оплакиваемая дочь, которая родилась в этом замке и, таким образом, на этом месте в 1588 году, через год после коронации короля Сигизмунда. Помню, как я, будучи маленьким dzieckem (ребёнком), приехала с отцом по приглашению в Краков, как играла в вавельских покоях в мяч, и как проповедник короля Пётр Скарга давал мне первые уроки польского языка.

– А, может быть, Вы нам расскажете об этом поподробнее? А ещё, например, о коронации польского короля – это ведь так интересно и к тому же мало кто её видел?