Шут разместился на крыше одного из самых высоких зданий города и, задрав голову, взирал на воронку из облаков, что разверзлась прямо над его головой. Светло-серые у основания и почти черные в самом центре воронки небулы все больше походили на вату, пропитавшуюся синей, фиолетовой и черной акварельной краской. Вату тяжёлую, набухшую от влаги и готовую вот-вот рухнуть на головы тех, кто находился под ней. А главное, облака казались такими близкими, что чувствовалось, лишь протяни руку и ты коснешься твердой мокрой поверхности дыхания ледяного небосвода.
Фигура сидела на парапете, беззаботно свесив ноги в никуда. Даже при большом желании, Шут не смог бы разглядеть, что творится внизу, так как здание было настолько высоким, что последние его этажи в буквальном смысле погружались в мягкие облака, а потому все вокруг устилала сизая дымка, походящая на плотный туман. Этот же туман плескался у ног шута, делая кеды на его ногах еле различимыми, а картину, что развернулась бы под его ногами в безоблачный день, лишь молочной периной, которую хотелось проверить на мягкость. Но Шут прекрасно понимал – сделай он шаг в белую мглу и лететь пришлось бы долго, прежде чем тело врезалось бы в твердую поверхность идеально вычищенного асфальта бизнес-этажа. Длительности полета оказалось бы достаточно для того, чтобы он успел пожалеть о своем поступке несколько тысяч раз.
- Забавно, – произнес Шут, не обращаясь ни к кому конкретно хотя бы потому что на крыше он был единственным посетителем. По крайней мере, обычный человек не увидел бы рядом с ним ни единой живой души. Вот только люди сюда не поднимались из-за разреженного воздуха и возможности получить сомнительное удовольствие в виде удара молнии, которые сверкали в воронке с завидной периодичностью, устраивая в небе своего рода смертельное свето-шоу.
- Начищаешь, ты, значит асфальт день за днем. Убираешь окурки. Отмываешь плевки. А потом хоп – и на только-только вылизанной поверхности появляется труп. Целая куча кровавого месива, которое придётся убирать не один час. Вот так и устраивайся дворником, да, – усмехнулась фигура, продолжая вглядываться во мглу под ногами. – А труп, это тебе не пара окурков, наличие которых рядом с мусорным ведром и без того раздражают тебя до оскомины. Это целая груда костей, свежего фарша и литров крови, которые счищать в водосток придётся страшную тучу времени. И ладно бы, если бы позволили убрать все это безобразие сразу после смерти носителя тела. Так нет же. Сперва место опечатают. Полицейские будут ковыряться в трупе возможно и целый день. За это время кровь свернется и присохнет к асфальту, тело окоченеет, а потому убирать его окажется в три раза сложнее. Но разве кто-то подумает о несчастном дворнике? Всем всё равно.
Очередная молния сверкнула совсем рядом с Шутом, но осталась без внимания.
- А все потому, – продолжал Шут, перебирая в правой руке два маленьких предмета, – что люди слишком любопытны. Им, видите ли, надо всегда и всё знать. Это при том, что обычно они не знают абсолютно ничего, да, – вздохнул он, вытаскивая из кармана старенькие рычажные весы. В высоту они были не более десяти сантиметров. Две блестящие золотые чаши слегка покачивались на тонких цепочках, прикрепленных к поперечной планке. Их поверхность украшали витиеватые узоры, значение которых знал разве что сам Шут.
- А тебе, значит, знать не хочется? – усмехнулся Вайдэ, разместившись по левую руку от Шута.
- Шут не хочет знать, – фыркнула фигура. – Шут уже Знает, да, – подарил он блондину свою фирменную холодную ухмылочку. – Шут зачастую знает даже то, чего знать не желает.
- Все ли? – парировал его утверждение Тэгион, разместившийся по правую руку от Шута. – Не слишком ли много ты на себя берешь?
Шут лишь игриво пожал плечами.
- Кто знает, – теперь его улыбка была обращена ко второму брату. – Как минимум, у Шута есть это, – кивнул он на весы. – И это, – показал он предметы, что вертел в правой руке.
- Они равноценны. Всегда были и всегда будут, – вздохнул Вайдэ, – ты же знаешь.
- Верно, – не стал спорить Шут, – но есть одно «НО». Оно есть всегда. В любой ситуации. Присутствует в жизни каждого человека. Это треклятое «Но». И «НО», дающее надежду. Посмотрите сами, – Шут слез с парапета и на свое место поставил тихо звякнувшие весы. – Это наша дрожащая Май, – проговорил он, показывая братьям первую из двух фигурок, что крутил в руках – маленькую белоснежную гирю, сделанную, казалось, из отшлифованного дерева. Шут поставил ее на правую чашу весов, из-за чего их равновесие тут же пошатнулось – правая чаша, став намного тяжелее левой, опустилась вниз, вздернув сестрицу. – А это – мой король, – черная гиря, вырезанная из опаленной кости, оказавшись на левой чаше, мгновенно вновь уравновесила весы.
- Как я и сказал, они равны, – развел Вайдэ руками.