Телешоу «Научи меня любить» (СИ)

— Я доктор Йокос Мун, — зашептала блондинка, спрятавшаяся, судя по картине, развернувшейся за ее спиной, то ли в чулане, то ли в подсобке. — Творятся поразительные вещи! — воскликнула она, но тут же, спохватившись, снова понизила голос. — Так как Икспро абсолютно не поддавался изучению будучи Веердом, мы решили попробовать перевести его в иное агрегатное состояние. Перевод в газ результата не дал, так как он исчезает, будто его и не было. Сперва мы решили, что он, возможно, входит в реакцию с кислородом или углекислым газом и распадается на простейшие элементы. Тогда мы поместили газ в вакуум. Каково же было наше удивление, когда он исчез и из него. Ни следа. Мы понимаем, что Икспро — это совершенно иное вещество и далеко не все физические законы действенны в отношении него, и все же не устаем удивляться его фантастичности, — во взгляде блондинки сверкнули безумные огоньки. — Но это не останавливает нас, а мотивирует изучать его дальше. Тщательнее. Фанатичнее! В жидком состоянии он походит на зеленую кислоту. За долю секунды разъедает любую поверхность, но быстро испаряется при комнатной температуре. Можно было бы удержать его в этом состоянии, поместив в прохладное помещение, но он успевает разъесть абсолютно любой материал до того, как остынет, потому данное агрегатное состоянии так же оказалось для нас бесполезным. Тогда Эмма предложила иной вариант: попробовать перевести Икспро в плазму. Идея поначалу показалась нам неудачной, но отметать ее, перед этим не опробовав, не наш метод. Результаты превзошли все ожидания! Мы получили… — блондинка умолкла. Дрожа от возбуждения, она вытащила из кармана небольшую стеклянную баночку, которая светилась голубым. — Только посмотрите на эту красоту, — прошептала девушка, проводя пальцем по прозрачной стенке банки. — Это пламя — Икспро. Самое восхитительное, что я когда-либо видела. Это то, ради чего я отдала жизнь науке.

Нет ничего прекраснее, чем пробудиться от долгого болезненного сна. Особенно если он длился годами и был преисполнен сплошными кошмарами. На их фоне реальный мир в глазах Май походил на Рай. Хотя до Сэнтовского сада ему было все равно далеко. Ведь в нем все еще процветала зараза, которая любой райский уголок за пару лет превращала в рассадник грязи и грехопадения. И имя этой заразе было «люди».

Май уже и не помнила те времена, когда любила их, существовала ради них, всю себя отдавала им. О сколько раз она умирала, даровав часть души во имя спасения человечества. Сколько раз отводила цивилизацию от грани, не позволяя рухнуть вниз к хаосу и саморазрушению. Какой же наивной ТехноБогиней она когда-то была. Теперь же в ней осталась лишь бесконечная ненависть к «вирусу», населявшему ее планету, и безумие, которым заразили ее эти самые когда-то до оскомины любимые люди.

ТехноБогиня в теле молодой девушки огляделась по сторонам, быстро нашла желаемое и скользнула к треснувшему зеркалу в человеческий рост, что устояло после взрыва цистерны лишь потому, что размещалось в дальнем конце комнаты. Критически осмотрев себя с ног до головы, Май поморщила миленький носик, оставшись недовольной увиденным.

— Безвкусица! — заявила она, кружась перед зеркалом и больше не ощущая первоначального восторга от разношёрстных лат, что скрыли ее наготу. — В таком виде уничтожать мир нелепо! Это верх неуважения, — продолжила она рассуждать, ни к кому конкретно не обращаясь. Дабы исправить ситуацию, Май щелкнула пальцами, и в самом центре ее нагрудника появилась паутина серебристых трещин, которые быстро разбежались по доспехам, покрыв собой все, включая шлем ТехноБогини. Добравшись до последнего нетронутого элемента брони — сверкающего нимба — трещины засветились, и доспехи начали облазить, сбрасывая с себя тонкими ошметками бронзовое, черное и белое покрытие, пока оно все не осыпалось на пол, будто разноцветная пыль. Латы полностью преобразились, став ровного светло-серебристого цвета.

— Так то лучше, — осталась удовлетворена преображением Май, вертясь перед зеркалом, будто девочка-подросток, впервые примерившая дорогущее платье. Она вела себя так, словно все происходящее для нее — лишь игра. Вот только цена за проигрыш в ней была слишком высока.

— Как я выгляжу? — повернулась она к Полимосу, что все еще корчился от боли в груди у разрушенной самим же собой стены. Сколько же всего ее когда-то связывало с этим мужчиной. Как же они были близки когда-то.