Телесные повреждения

Она идет обратно в спальню, переступает через разбросанные на полу одежды. Поль лежит, запрокинув руки за голову, раскинув ноги, уставившись в потолок. Ренни забирается под москитный полог, и сворачивается в клубочек, как в гнездышке. Она дотрагивается языком до его впадинки на животе, она влажная и соленая на вкус. Ренни ласково проводит рукой по его телу. Поль жмурится от удовольствия, легкая улыбка трогает его губы. Завитки волос на груди совсем седые, но Ренни приятно это свидетельство прожитых лет: в конце концов людям свойственно стареть, становиться старше, изменяться, «обветриваться». Не так чтобы до полного разрушения, а немного, в самый раз. Это прошлое, его прошлое оставило на Поле свои следы.

Ренни не терпится расспросить его о жене. Нет никаких сомнений в том, что это жена, за это говорит и дом, и лужайка, и спортивное платье; увиденная на фото женщина просто не может быть никем другим. Но Ренни неловко признаваться, что она рылась в его ящиках.

— Ты был когда-нибудь женат?

— Был. — Поль не проявляет желания распространяться на эту тему, но Ренни продолжает задавать вопросы.

— И что же произошло? Вы развелись?

Поль улыбается.

— Ей не нравилось, как я живу. Она говорила, что испытывает постоянную неуверенность в завтрашнем дне. И дело не в деньгах. После Ближнего Востока я пытался зажить спокойной жизнью, остепениться, но после того, как изо день в день живешь, не зная, откуда тебя достанет пуля, которая разнесет на куски, растительное существование не по тебе, жизнь кажется искусственной, скудной, одним словом — болото. Я даже не потрудился подготовить машину к зиме, не говоря уж обо всем остальном, и все такое прочее. Даже дети меня не очень трогали.

— Да ты опасный человек. Поэтому ты и связался с наркотиками?

Поль улыбается.

— Наверное. Да и деньги сыграли не последнюю роль. Это занятие приносит куда больший доход, чем торговля недвижимостью. По прибыльности это второй крупнейший бизнес в Штатах, первенство держит нефть.

Поль берет руку Ренни, тянет ее вниз, закрывает глаза.

— Поэтому я еще живой.

— Что тебя снится? — помедлив, спрашивает Ренни. Опасное это занятие — задавать вопросы, сразу выдает заинтересованность.

Поль медлит с ответом.

— Ничего особенного, — наконец бросает он. — Я думаю, что покончил со снами. У меня нет времени на такие вещи.

— Сны снятся всем, — возражает Ренни. — Почему мужчины никогда не хотят рассказать, что видели во сне?

Поль поворачивает голову и внимательно смотрит на Ренни. Он продолжает улыбаться, но заметно, что он слегка напрягся.

— Знаешь почему я не смог остаться в Штатах? Когда я вернулся туда, все женщины говорили примерно то же самое. Любая фраза начиналась со слов: «А почему все мужчины не…?»

Ренни почувствовала себя уязвленной.

— А что в этом плохого? Нам же интересно.

— В этом нет ничего плохого. Говорить можно все, что вздумается. Но нет такого закона, по которому я должен все это выслушивать.

Ренни продолжает ласкать Поля, но она обижена.

— Извини, что я спросила.

Поль кладет руку ей на плечо.

— Я ничего не имею против женщин. — Ренни мысленно добавляет «когда они на своем месте». — Просто когда у тебя на глазах годами умирают люди, женщины, дети, мужчины, кто от голода, кто от ран, от того, что их убивают, нельзя с интересом слушать усевшихся в кружок пышущих здоровьем баб, выясняющих, стоит или нет брить ноги.

Ренни чувствует, что ее перехитрили, поэтому благоразумно не задает больше вопросов.

— Но ведь прошло столько лет, — слабо пытается протестовать она. — Они уже давно сменили тему.

— Вот и я о том же. Тема, вопросы. Я привык верить в эти понятия. Когда я впервые уехал из дома, я верил во все, во что меня приучили верить. Демократия, свобода и прочая дребедень. Оказалось, все это ерунда, громкие слова гроша ломаного не стоят, и все это отлично понимают. Нет просто хороших и просто плохих, мир так не делится, не на что положиться, нет ничего постоянного, незыблемого, сплошная импровизация, выдумки; бесконечные разговоры о вечном — это только предлог, отговорка. Ими прикрываются те, кому больше нечем заняться.

— Для чего? — ее рука теперь неподвижно лежит на Поле.

— Чтобы избавляться от неугодных людей. Поэтому мир делится на тех, у кого есть власть, и тех, у кого ее нет. Иногда они меняются местами. Все очень просто.

— А к кому из них относишься ты?

— Я хорошо и вдосталь ем, значит у меня есть власть, — ухмыляется Поль. — Но я ни от кого не завишу, я сам себе начальник. Политик, не принадлежащий ни к какой партии. Совсем как ты, журналист на вольных хлебах.

— Почему ты не воспринимаешь меня всерьез? — Ренни хочет разговорить его.

— Не надо об этом. Ты же в отпуске. — С этими словами Поль перекатывается на нее. — Когда ты вернешься домой, я буду воспринимать тебя всерьез.