Телевидение

Балашов и Захаров составили план-ураган, включающий в себя дикторский текст, кусок интервью с приятелем Альберта из МУРа, бой в стоматологическом кабинете, коротенькие комментарии. Все тексты написали сами, не доверяя Савковой. Специально вызванный гример, прославившийся тем, что может неузнаваемо обезобразить самое красивое лицо, “привел в порядок” Антона: подчернил синяк под глазом, пустил пару шрамов по щеке. Лицо журналиста приняло оттенок мужественности. Он стал похож на человека, единолично вступившего в схватку с бандитами. В принципе почти так оно и было, если, конечно, не считать некоторых нюансов.

Червинский решил воплотить свою давнюю задумку — снять весь выпуск ручной, движущейся камерой. Ведущие должны переходить от монитора к интервьюируемым, к ним будут подбегать редакторы, подносить тексты — все в динамике.

Игорь совершенно замучил осветителей, заставляя их снова и снова включать и выключать приборы. Загонял компьютерщиков, каждый раз отвергая предложенный шрифт для титров. Иван Афанасьевич как оператор-постановщик распорядился принести не две, как обычно, а четыре камеры. Для острастки дали полный разгон азээшникам — чтобы не напутали с записью, как это уже не раз случалось.

В одиннадцать ровно Червинский решил провести Тракт — полный прогон. Пожалуй, сегодня впервые в жизни Игорь подошел к делу так, как положено.

— Может, это моя лебединая песня. Уйду вот завтра от вас, будете вспоминать.

Он нервничал. Его жутко злил Балашов, обычно уверенный в себе и даже развязный, а сейчас, перед камерой, скованный и напряженный. Будто вчера только на телевидение пришел. Конечно, ему больно говорить, все-таки вывихнутая челюсть и выбитые зубы не шутка, но коль уж напросился в эфир, то и веди себя соответственно. Делает какие-то несуразные движения руками, поеживается, почесывается. Мрак. Читает с суфлера. Хоть бы шуточку какую запустил.

— A3, сюжет номер один, — сказал Червинский ассистенту.

— A3, сюжет первый, — передал тот в аппаратную записи.

На мониторе под диким ракурсом появилась комната. На переднем плане крупно мелькнуло лицо элегантного господина. Алик. На заднем — испуганное лицо Антона, рот которого закрыт волосатой рукой стоящего за его спиной бритоголового качка.

— A3, заставка, — распорядился Червинский. Пошли позывные и заставка вечерних новостей.

— A3, сюжет номер два, — скомандовал режиссер.

Перед камерой появился Захаров. Червинскому он тоже не понравился — раздражающе развязен. И говорит не по тексту, несет отсебятину.

— Стоп. Тракт закончен. Приготовились к эфиру. В студию вошел Крахмальников.

— Игорь, — остановил он режиссера, — погодите. У вас питерские репортажи где стоят? — — Питерских вообще нет, — пожал плечами Червинский. — Мы свежак гоним.

— Булгакова и этого, как его, Учителя?

— Ну да…

— Нет, первыми ставим репортажи из Питера. А эти все криминалы — в конце, по полминуты.

— Как? — опешил Игорь. Балашов и Захаров остолбенели.

— Почему, Леонид Александрович?

— Потому что там люди погибли, — сказал он. — Потому что трагедия — там. А здесь суета.

Москва

Услышав в коридоре шаги, Любочка выглянула из двери. Мимо приемной проходил Лобиков, а с ним — какой-то незнакомый мужчина.

— Добрый вечер, — вежливо поздоровалась Люба.

— Привет. Что ты так поздно сидишь? — поинтересовался журналист.

— Протоколы собрания нужно подготовить. А вы чего задержались?

— Тоже дела. — Отправив девушке воздушный поцелуй. Лобиков пошел дальше, а мужчина спросил, где можно найти Аллу Макарову.

Люба подозрительно посмотрела на незнакомца. После того что сегодня узнала о Макаровой, она совершенно перестала ее уважать.

— Не знаю, — пожала она плечами. — Ушла уже, наверное. Посмотрите в информационной редакции. Может, они до сих пор отношения выясняют.

И Люба захлопнула дверь перед самым носом мужчины.

В редакции никого не было, свет не горел. Не зажигая электричества, Володя обессиленно опустился на стул и уперся локтями в столешницу. Все, он больше отсюда никуда не пойдет. Хоть всю ночь тут просидит. Вообще-то Алла работала в рекламном отделе, — значит, ждать ее здесь бесполезно, что ей тут делать? Ну и пусть. Он все равно сейчас на нее даже смотреть не смог бы.

Он поудобнее улегся на стол и закрыл глаза.

Рука уперлась в банку пива.

Володя повертел ее в руках, дернул колечко на крышке и припал губами…

Его труп нашли только утром. Вскрытие показало — отравился.

Алла так и не узнала, что перед смертью муж простил ее.

Москва

В реанимационной палате кардиоцентра кривая на кардиомониторе возле больного Гуровина Я. И, резко подскочила вверх, потом рванула вниз, и ритм ее движения упорядочился.

Врач вошел в реанимационную палату, склонился над Яковом Ивановичем.

— Ну? — профессионально ободряюще спросил он. — Полегчало?

Гуровин тяжело дышал, но был уже в сознании.

— Доктор… — Каждое слово давалось ему с трудом. — Я.., умру?

— Все мы смертны, — усмехнулся врач. — Но вам до ста лет, пожалуй, это не грозит.

Одесса

Алина тронула босой ногой холодную морскую волну.

— Хорошо, — сказала она.