Телевизор (июль 2008)

Протокол допроса трехлетней давности на заочном суде по делу Невзлина предъявил представитель Генпрокуратуры Александр Кубляков. Почему прокуратура молчала о показаниях Шапиро раньше - загадка, но теперь эти показания могут стать весомым основанием для предъявления новых обвинений Михаилу Ходорковскому. И если ему действительно предъявят обвинение в убийствах, о которых говорит Шапиро, то слухи о скором освобождении самого знаменитого российского заключенного так и останутся только слухами.

Вот такая идет игра. Единственное, что не вполне понятно - кто ее ведет. Ведь не прокурор Кубляков же, и даже не киллер Шапиро.

Терентьев

Блоггер из Сыктывкара Савва Терентьев получил год условно за свой, теперь уже знаменитый, комментарий в «Живом журнале» под названием «Ненавижу ментов сцуконах». Сыктывкарский суд счел Терентьева виновным в действиях, направленных на возбуждение ненависти либо вражды по отношению к социальной группе (ст. 282 УК РФ). Социальная группа - это те «неверные менты», в ненависти к которым признался Терентьев, и хотя в тюрьме блоггер сидеть, слава Богу, не будет (прокуратура просила дать ему два года лишения свободы), факт «антиментовского» высказывания суд признал преступлением. Поскольку комментировать тут особенно нечего (приговор идиотский, обвинение абсурдно, Терентьев прав - какие могут быть возражения?), хочется, пользуясь случаем, сказать несколько слов о двести восемьдесят второй статье УК РФ.

Двести восемьдесят вторая статья - это такой римейк пятьдесят восьмой статьи сталинского Уголовного кодекса. Это статья, по которой каждый, если на то будет воля прокуратуры или даже милиции, может быть отправлен на нары за неосторожное высказывание, за злую реплику, за косой взгляд. Эта статья парализует общественную мысль и культуру, потому что общественная мысль и культура невозможны без радикальных заявлений, без крайних форм самовыражения. При этом к реальному уровню жестокости и ненависти в обществе эти крайние формы самовыражения не имеют решительно никакого отношения. Люди не любят милиционеров не потому, что блоггер Терентьев написал о них в ЖЖ. В Ингушетии убивают и взрывают не потому, что сайт «Ингушетия. ру» ведет агитацию за крепость Вовнушки в конкурсе «Семь чудес России». Погромы в Кондопоге случились не из-за того, что кто-то кого-то в интернет-форуме обозвал чуркой. К тому же существование двести восемьдесят второй статьи и правоприменение по ней не остановили ни погромов, ни убийств, ни ненависти. Двести восемьдесят вторая - это инструмент сведения личных и политических счетов, и место ей - не в Уголовном кодексе, а в учебнике истории, в главе «Это не должно повториться».

Надеюсь, ее когда-нибудь отменят.

Олег Кашин

Лирика ***

«Самая народная из народных артисток»? - не знаю; для меня она была - вопреки амплуа и репертуару - совершенной романтической героиней. Таким сильным оказался удар первой роли Мордюковой: девушка редкой и строгой одухотворенности - Ульяна Громова. «А у Ули глаза были большие, темно-карие, - не глаза, а очи, с длинными ресницами, молочными белками, черными таинственными зрачками, из самой, казалось, глубины которых снова струился этот влажный сильный свет» («Молодая гвардия»), - и Мордюкова с первой роли сохранила этот свет и пронесла по всем своим экранным жизням. Он был и в одесской управдомше, и во всехней провинциальной теще с олимпийским мишкой на груди, и в кормящей комиссарше, и в холеной фестивальной барыне, и в больной, полубезумной старухе на воровских фотографиях желтых газет. И мне казалось всегда, что ее легендарные «органичность», «стихийность», «эпичность» и «русскость» все равно уступали заглушенному романтическому началу, отступали перед низким, сосредоточенным голосом комсомолки-смертницы: «Печальный демон, дух изгнанья, летал над грешною землей». Девушка с косами читает Лермонтова, над головой дрожит тусклая лампочка, за окном оккупированный Краснодон, скоро ее расстреляют - и сбросят в шахту.

И больше так никто уже не прочтет.

***