Телевизор (июль 2008)

Если б имела она возможность задержаться в этой аудитории еще немножко, то услышала бы, как московские школьники называли имя, отчество и фамилию главной героини «Капитанской дочки» и даже имя и отчество ее отца, славного капитана Миронова. А крохотная девочка с ходу перечислила все сказки Пушкина, а потом первой выкрикнула заглавие книги Марка Твена. А пятиклассница шпарила наизусть из незаконченной «Сказки о медведице», знание которой я вменяю только студентам-филологам. Ее сосед, шестиклассник Максимов, вообще был готов ответить на все решительно вопросы; забрал кучу премиальных книг и гордо ушел, не дождавшись присуждения ему же премии и по одному письменному ответу по русской истории. Так что насчет того, что считать для нас «естественным», - не все так просто!

III.

Вернемся же к русскому языку.

Все, что происходит с ним сегодня, может быть по-настоящему осмыслено, только если мы представим себе речевую жизнь советского времени, обступавшую нас лозунгами, глядевшими со всех стен. «… Помогают формировать морально-политический облик поколений, в основе которого коммунистическая идейность… горячее желание беззаветно служить делу дальнейшего совершенствования построенного в нашей стране развитого социалистического общества…» Как раз канун перестройки - газета «Московский литератор» в конце 1985-го. Но создан и сцементирован этот язык был много раньше.

«Тридцатые годы - это прежде всего время цитат и лозунгов. Они были везде, в любом учреждении, на улицах, в газетах, журналах, даже на спичечных коробках. Они кричали, требовали, проклинали и звали вперед…»

Дальше у автора примеры - из Сталина («Нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики!»; в последнюю предвыборную кампанию возродилась на глазах манера таких семантически опустошенных, но полных наступательности лозунгов, за которыми стояла тень подзабытого «Кто не с нами, тот против нас!»).

Я цитирую книгу, замеченную мною только десять лет спустя после ее выхода. Автор - капитан первого ранга в запасе, 1926 года рождения, И. Д. Шабалин - назвал свое мемуарное сочинение «Свидетель социализма».

В ней назван огромной важности факт семидесятилетнего советского устройства - партийная монополия на язык. В большой недавней работе «Язык распавшейся цивилизации» я, среди прочего, отмечаю, как тексты, созданные на этом языке, в течение трех дней Августа 1991 года, потеряв властную функцию, потеряли и коммуникативную.

А что же сами слова и выражения, из которых состояли эти тексты? Значительное их число, отмывшись от советской раскраски, вернулось в ячейки русской речи. И лишь часть сограждан пока еще вздрагивает, читая миролюбивые по авторскому замыслу строки про замечательную поэтессу Марию Степанову: «Читатель вправе ждать от нее многого и предъявлять к ее таланту самые серьезные требования…» И те же самые граждане веселятся, охотно вступая в конвенциональные отношения с автором, играющим советизмами: «Хабаров стал всерьез и надолго задумываться о жизни» (рассказ Евгения Попова). А другие читатели - моложе, скажем, 30 лет - знать не знают, в чем тут понт.

Так же сегментирует читательскую аудиторию и роман «Мастер и Маргарита». Только часть сегодняшних читателей понимает авторскую игру с советизмами, поскольку помнит их в составе грозной и действенной официозной речи. «… Крепко ударить по пилатчине и тому богомазу, который вздумал протащить ее в печать», «Прилетело воспоминание о каком-то сомнительном разговоре… То есть, конечно, в полном смысле слова разговор этот сомнительным назвать нельзя (не пошел бы Степа на такой разговор), но это был разговор на какую-то ненужную тему». Чтобы увидеть едкую игру Булгакова, надо знать, например, что в «политически сомнительных формулировках» обвиняли в 1955 году авторы Записки в ЦК КПСС журнал «Вопросы истории», в котором робко приподымала голову после Сталина советская историческая наука. Или увидеть в горе опубликованных сегодня секретных документов донесение 1963 года ленинградской цензуры партийным органам о том, что ее, цензуры, усилиями в работе Д. С. Лихачева «ненужная, путаная концепция, ведущая к идеализму, была снята».

Иногда советизмы употребляются сегодня почти всерьез, в принципиальной полемике - видимо, с бессознательной верой в то, что они действительно живы: «Упрямый недобиток, не желающий идти в ногу со всеми остальными и потому при всей своей омерзительности вызывающий даже какую-то симпатию» (Олег Кашин во время предвыборной кампании об одном из партийных активистов).