Через четверть часа вертолет с Трокаром на борту поднялся с площадки президентского дворца. Президент был экипирован в черный комбинезон с замысловатым рюкзаком, на голове – шлем с кислородным респиратором, на ногах – горнолыжные ботинки. Вертолет стал подниматься вверх. Вокруг простирались склоны Кадын-Бажы, становившиеся все белее. Солнце сверкало на их отрогах. На ярко-синем небе не было ни облачка.
Дворец президента находился на высоте двух тысяч метров, а вертолет поднимался выше, выше, пока не завис над одной из двух вершин горы – западной. Открылась дверь, президенту помогли сойти на вершину, передали лыжи и палки. Он сделал вертолету прощальный жест, и железная стрекоза с изображением голубого шершня на боку полетела прочь. Трокар пристегнул лыжи, взялся за удобные рукоятки палок, отлитые из липкой живородящей резины, воткнул палки в твердый снег и замер. Он стоял на вершине. Сильный северный ветер дул в спину, термометр на запястье показывал –12 °С. Но президент не смотрел на термометр. Взгляд его был наполнен величественной картиной, раскинувшейся вокруг. Громоздились, сверкая снегом, отроги, зияли серо-голубые пропасти, полные тумана, распахивалась бездна с белыми змеями четырех ледников, ползущих в долину, манящую зеленью и бирюзовыми озерами. Он глянул влево. Там острым шпилем высилась восточная вершина Кадын-Бажы. Небольшое облачко прислонилось к ней, словно ища защиты. Он глянул вправо. Там воздымался хребет Кадын, уходящий на запад и восток на полторы сотни километров. Солнце, бьющее в глаза с юго-востока, было таким сильным, что казалось, могучий хребет дымится от его лучей.
Президент стоял на вершине. Эти мгновения были ни с чем не сравнимы. Он был один. Мир лежал у его ног. И этот мир был прекрасен. Неподалеку на спрессованном ветрами снегу виднелись следы от палок и ботинок. Это он стоял здесь две недели назад.
Порыв ветра толкнул в спину. Это стало сигналом. Президент резко оттолкнулся палками, потом еще, еще – и сорвался в желанную бездну. Ветер загудел, взревел, завыл в шлеме, свежий снег зашуршал под лыжами, скрипнул твердый наст, взвизгнул лед – черная фигура лыжника сложным зигзагом понеслась вниз.
На горных лыжах и сноуборде полковник Жан-Франсуа Трокар катался так же великолепно, как и летал на своем “шершне”. А может, даже и лучше. Страсть к экстремальному спуску, овладевшая им в шестнадцать, не отпускала. Это было сильнее его.
Он знал маршрут и покорял грозное пространство с профессиональной яростью. Проносясь над пропастями, скользя по ледяным разломам, прыгая через обнажившиеся гранитные глыбы, виражируя по заснеженным плоскостям, он резал бездну лезвиями своих лыж. И потревоженные снега негодующе срывались со своих мест, с рычанием летели за ним, воздымая волны искрящейся снежной пыли, гнались, грозили и гудели. Но он был быстрее их.
Промелькнули два провала темного льда, пронесся, тихо шурша, гладкий холм, поднялся и опал гребень и – распахнулась, дробясь подробно, почти вертикальная километровая стена, а далеко внизу черным цветком, вырубленным из гранита, сверкнул президентский дворец. Отсюда сверху он был размером с эдельвейс. Черный эдельвейс, растущий в бездне, дарующий уют, знаки власти и радость человеческого тепла…