Все нехотя переглянулись. Желающих явно не было.
– Некому? – обвел их взглядом бригадир.
Бригада молчала.
– Я готов объяснить, – вдруг произнес Латиф.
Он расстегнул молнию своей кожаной куртки, снял ее, оставшись в узкой рубашке зеленовато-стального цвета. Неспешно расстегнул пуговицы, снял рубашку, оставшись в белой сетчатой майке. Стащил с себя майку и повернулся к Сержу спиной. На этой смуглой мускулистой спине виднелось большое, почти во всю спину тавро – герб Теллурии, выжженный три года назад следователями в омской тюрьме. Судя по шрамам, тавро выжигали постепенно, совмещая этот процесс с многодневным допросом. Серж уставился на спину. Герб, составленный из ожогов разной толщины, был ему известен как никакой другой: горы с восходящим солнцем, пещера Мактулу в окружении двух ладоней, шершень на эдельвейсе и надпись на алтайском: “МИР И СИЛА В ЕДИНСТВЕ”. На официальном гербе шершень был голубым. Это голубое насекомое, сидящее на горном цветке, всегда очень нравилось Сержу, в нем чувствовалось что-то грядущее, сильное и просторное. Солнце сверкнуло на золотом молотке, все еще удерживаемым Микитком, попало в глаз Сержу. Он невольно перевел взгляд на еще один – маленький, оттиснутый на золоте – герб этой страны, подарившей ему не только профессию, но и смысл жизни.
Все, кроме Латифа, смотрели на Сержа. Бледные до этого скулы его порозовели, губы разошлись в подобии беспомощной, почти детской улыбки.
– Я… все понял, – выдохнул он.
Латиф обернулся и посмотрел ему в глаза.
– Я понял, – повторил Серж уже твердо.
– Вот и прекрасно, – кивнул бригадир, дотянулся и сжал узкое запястье Сержа.
Латиф стал одеваться. Микиток спрятал свой молоток.
– Ну а теперь переходим к гвоздодеру, – громко сказал бригадир.
Бригада облегченно зашевелилась.
– Микиток, ваша очередь.
Тот потер свои холеные руки, словно перед едой, сцепил замком, треснул суставами: