Теллурия

– Вам немцы и финны помогли, а Московия сама поднималась.

– Да, помогли, а как же… план Нойберта – Маллинена. Это решило, это спасло, так сказать… и Мурманск воскрес из пепла, и из Архангельска повышибали исламистов…

– А ваша тетя? Осталась в Москве?

– Тетя… она как-то пропала… я этого не помню… я ее с детства никогда больше не видел. Мама говорила, что тетя пару раз телефонировала из Москвы, а потом замолчала. Навсегда.

– А вы ни разу с тех пор не были в Московии?

– Ни разу, ни разу! Если я теперь попаду в Москву, то не отличу…

– Замоскворечье от Подмосквы?

– Да, да! Ничего не отличу, не узнаю… дорогой… теперь помогите мне… вот здесь присесть…

– Пожалуйста.

– Благодарю вас. Прекрасно… Но, сказать откровенно, я доволен вашим нынешним Государем. Я слушал его речь, когда он был с визитом в Беломорье. Он серьезный, знаете ли… И показался мне умным человеком.

– Наш Государь – мудрый правитель. Мы так его любим. Вы не представляете, как расцвела при нем Москва, да и вся Московия, какой стала Подмосква, как все радует глаз.

– Я слышал, у вас проблемы со снабжением города больше нет.

– Давно уж! Рынки кипят, а ярмарки какие. Таких у вас в Беломорье нет.

– Зато у нас рыба. Нашу селедочку москвичи лопают-с!

– Ну не задаром же?

– Да уж! И знаете, дорогой мой, я слышал, что у вас притесняют маленьких?

– Чушь! Клевета, наветы.

– Но их же всех в одночасье выселили из Москвы и Замоскворечья в Подмоскву. Несколько тысяч человек, ночью, да? Ловили специальными сачками, сети ставили на маленьких бомжат?

– Во всем должен быть порядок. В городе не должно быть эпидемий, антисанитарии. А сколько было форточников среди этих маленьких? Ужас! Государь обеспечивает всем равные удобства, равные права. Но закон есть закон.

– Да-да… Dura lex… Но я смотрел, я знаю, что ваш Государь действительно за что-то не любит маленьких. У него, говорят, какой-то комплекс… что-то связанное с женой…

– Ложь. Это европейцы, украинцы и ваши беломорцы распространяют заведомую ложь о Государе. Его милость безгранична.

– Еще говорят, что он не вынимает гвоздя из головы.

– Ну, это мне даже комментировать смешно!

– Слухи, да?

– Подумайте, ну как можно править государством с гвоздем в голове?!

– Но сейчас многие так живут… эпоха теллура, так сказать…

– Наркоманы, патологические люди. Что с них взять? Как можно их равнять с нашим Государем? У него в голове не гвоздь, а забота о государстве, о верноподданных. Знаете, моя жена – человек достаточно циничный, прагматичный, а часто просто говорит: милый, какое все-таки счастье, что у нас есть Государь.

– А я бы вот сказал наоборот: какое счастье, что его у нас нет!

XXXI

– А ты сперва мине постави, обоети ее, а я опосля и пойду, штоб это самое исделать. – Большой по кличке Вяхирь почесался своей ручищей, похожей на корень вывороченного из земли дуба.

– Так мы ж табе и ставим, ста-а-а-авим табе! – в третий раз, теряя терпение, прижал фуражку к груди Софрон.

– А и де ж вы ставитя-то, обоети ее? – повысил голос большой, словно собираясь расплакаться.

– Да вот уж котят, уж прикатили! – повысил голос и Софрон, махнув фуражкой на распахнутые ворота риги.

Сидящий в углу риги Вяхирь уставился в ворота, словно там после возгласа рыжего Софрона что-то слепилось из пыльного июльского воздуха. Но в воротах виднелся все тот же клин доспевающей ржи, кусты, за ними – картофельное поле, а за полем полоса леса с заходящим солнцем. Подзаплывшие глазки большого злобно-обиженно вытаращились на вечерний пейзаж.

– И де ж, и де ж вы ставитя?!

И словно по волшебству в воротах возникли трое парней, катящих деревянную бочку. Один из парней нес в руке пустое ведро.

Большой смолк, его лицо, напоминающее клубень гиперкартофеля, по-прежнему имело выражение злобной обиды.

– Так вот же, ептеть! – Софрон со злобным облегчением ударил фуражкой по голенищу своего по фасону смятого сапога.

Парни вкатили бочку на щербатый пол риги. Большой шумно зашевелился в углу и поднялся во весь свой четырехметровый рост. Вяхирь был одет в длинную, сплетенную из веревок косоворотку, шерстяные порты и кожаные чуни на босу ногу. На поясе у него болтался пластиковый кошель с замочком и деревянные гребешок, напоминающий грабли. Завидя бочку, большой сразу подобрел и посерьезнел.

– Ну вот, а ты не верил. – Софрон тюкнул бочку носком сапога.

– А вы и это… – Вяхирь показал на бочку огромным пальцем.

– Ща откроем, – понял один из парней, достал нож и стал стаскивать обруч.

Другие парни вынули свои ножи и принялись помогать ему. Софрон, успокоившись, нахлобучил фуражку на свою чубарую голову, достал папироску, закурил.

– И штобы вся и это, обоети ее. – Задевая длинноволосой головой о стропила худой крыши риги, Вяхирь угрожающе двинулся к бочке.

– Вся, вся твоя, об чем разговор, – кивал, дымя, Софрон.

Парни стащили с бочки обруч, высадили крышку. Бочка была наполнена самогоном.

– А ну-ка, Серый, черпани, – приказал Софрон.

Парень осторожно опустил ведро в бочку, зачерпнул полное, вытянул. Ручища Вяхиря тут же потянулась и взяла ведро как стакан.

– Ебани на здоровье, – тряхнул рыжим чубом Софрон.