Теллурия

Потному Робину пришлось недолго ждать. Хоть без касаний и без «халле!» на парковке, а слышно, как в колодце. Что умный услышит, то глупый поймет. Позиция! Теперь все глупые с умными — налепил на башку, как еврей кипу, и — потей. Пот — не слезы. А гроб — не санаторий для глупых гвоздодеров. История! Так что умного на умного менять — только гвозди терять. Поэтому Робин себе еще на вокзале налепил. Опыт! На трамвае ехал, потел, не оглядывался. Система! Сегодня оглянулся — завтра поперхнулся. А поперхнувшегося придется в больничку свезти. Для скобяного дела здоровые парни нужны. Стокгольм исламский — это вам не протестантский Бухарест. Здесь долго оглядываться не дадут. Blixtnedslag[26]! Зачем стрелять? Кровь уборки требует. У шведов закон простой — посинеть лучше, чем покраснеть. Громоотводы заезжие здесь уважают — электричества после войны много осталось. Хватит на всех. А с аватарами потом разберутся, не спеша. Шведам теперь вовсе некуда спешить. Синий оригинал — никому не помеха. Не пачкается и живородной каши не просит. Не стал теплым — будь синим. Принцип! А Робин чужие принципы учитывает. Так что лучше попотеть, чем посинеть. Забились Робин со шведами на парковке новой. Лучше. Глубоко и сердито, полей нет, глаза замазаны. Без вариантов. Кто в новой гнилые гарантии даст? Глупенький? Родной? Тот, кто клыки покажет? У стокгольмских пасти застегнуты, дураков нет. Так что — потей и думай. Только потей с умом, шапку не тереби, а предохранитель — трогай. Доверие! Что умному доверил, то у глупого — забрал. Рутина! Работа выездная, ювелирная. Робин мух в носу и до войны не держал, а теперь и подавно. Просидел шесть минут, умный предупреждает: едут. Два белых внедорожника. Как на свадьбу. По полям — чисто. По аватарам — ясно. Выходить не стал, кинул мячик — парни, я один и без родственников. Те поняли, подобрали. Гвозди нынче — неэксклюзивный товар. Всем после заварухи счастливой жизни хочется. Возрождение! Скобяная лавка — не антикварный магазин. Поэтому и цена ледяна, а не железная. Лед — не железо, растопить можно. А чтобы растопить — тепло требуется. Есть тепло — топи, пусть подтечет. Нет — бери, дуй на пальцы и проваливай. У Робина с теплом все в порядке. Стал горячие занозы метать. Шведы не морщатся — втыкай, парень, у нас кожа толстая. Воткнул аж на 24 %. Они даже не поморщились. Это — местное. Здесь в маскарад играть не будут — кровь не та. И языком долго ворочать — не их обычай. Робин сказал — они сделали. Все. Север! Робин из норы вылез, скинул поля, засветил коридор. Шведы — само спокойствие. Подошел к джипу, глянул. Три кофра бронированных по тысяче гвоздей в каждом. Арсенал! Как бухарестские плотники говорят: хватит и на дом, и на скворешню. Взял на пробу, проверил в кислом. Теллур чистейший. Снял умного, чтобы шведы возможности потрогали. Развернулся. И только они палец приложили — тут Ибрахим со своими норвежскими арабами и полезли из стен. Внезапность! Третья сила. Ни Робин, ни шведы не ожидали подобного. А норвежцы отвесили сперва из двух тромбонов по-крупному, потом — веером, горохом свинцовым. Джипы полопались, как шарики. Шведы — брызгами по потолку. Вальгалла! Вот уж правда — не ждали. А чего ждать? По следам все чисто было — чище некуда. И Робин смотрел трижды, и шведы. Фокус? Технология! Ибрахим — не пальцем деланный. Они, оказывается, строили. Плоский коридор заказали бригаде темных строителей. Месяц работы, двадцать тысяч новыми кронами. Работа! Овчинка выделки стоила — три кофра на полтора лимона! Ибрахим знал. А Робин не знал, что тот знает. В общем, Робин живой, но без ноги и с кишками в руках. Ждал он здесь чего угодно, только не Ибрахима. И думать не думал. Хоть и думал. Потрясение! А Ибрахим добивать его не собирается, перешагнул по-деловому, три кофра берет со своими, метит, лепит знаки. Робин лежит. Сознание при нем. Ибрахиму — ни слова. А что сказать? Если нарушил договор — молчи. Молчание — золото, а не теллур. Держит глупый Робин кишки свои. Думает — откуплюсь. Кишки заправят, ногу новую пришьют. О чем еще думать? Не о встрече же их в Бухаресте, когда они пили чай, ели пилав с ягненком и локум, когда Ибрахим рассказал притчу о хромом дервише и белой кобыле, когда смеялись над соседом снизу: вызову полицию, а то у вас в квартире слишком тихо. И не о том, как Ибрахим показал ему, дал, оттиснул, а потом они даже вместе помолились Аллаху. Когда свои кишки держишь, о таком лучше не вспоминать. Лежи и смотри. Когда норвежцы кофры оприходовали, Ибрахим говорит: «Откройте один». Открыли. Он гвоздь достал, к Робину подошел. «Спасибо, — говорит, — тебе, парень, за правильный подход». «Хорошо, — говорит, — что ты в трамвае не оглядывался. Тебе теперь бонус полагается». И Робину в лоб рукояткой пистолета гвоздь вколотил. Робин там, на полу, так лежать и остался. Не дождаться ему теперь ни новой ноги, ни старых огоньков. Возмездие! А они кофры взяли, через пролом вылезли, на крюках поднялись наверх, охрану перерезали, сели на своих верблюдов — и «вдаль бредет усталый караван».