Теллурия

— Нет, — ответил он, не глядя на женщин.

— Наша страна станет еще богаче?

— И еще могущественней?

— Да.

— Мы это отметим сегодня?

— Да.

— Нас ждет праздничный ужин?

— Да.

Даже под кокаином Трокар не становился более разговорчивым. Взгляд его коснулся резной сигаретницы. Рысь достала сигарету, вставила ему в губы. Лань поднесла огня. Президент закурил, попивая шампанское. Они сидели молча. Когда сигарета кончилась, Рысь вынула ее из президентских губ, потушила в пепельнице.

Президент допил шампанское, поставил бокал. Посмотрел на женщин. И шлепнул их по коленкам:

— Пора в нашу саванну, зверушки.

Женщины нежно рассмеялись, помогли ему встать. Обнявшись, они прошли через гостиную, приблизились к двери. Президент приложил руку к замку, дверь открылась. Они вошли в круглую полутемную комнату. Дверь за ними закрылась. Посередине комнаты стоял низкий квадратный подиум, светящийся розоватым светом. По углам подиума замерли четверо очаровательных подростков обоих полов в тюрбанах и набедренных повязках. В руках они держали опахала из пальмовых листьев и плавно обмахивали им подиум. В комнате было жарко, пели цикады и пахло югом. Президент подошел к подиуму и кинулся на него спиной. Подиум был мягкий. Президент лежал, разведя ноги и руки, буквой «Х». Он смотрел в розовый потолок. Мужественное лицо его выражало уверенность и порыв. Рысь и Лань легко и быстро скинули свои платья. Лань была стройной, с небольшой грудью, тончайшей растительной татуировкой на животе и голым лобком. Рысь — полноватой, с большой белой грудью, белым телом и рыжеватой шерстью на лобке. Ее длинный и тонкий фаллос был напряжен. Женщины сели рядом с президентом и стали медленно расшнуровывать его ботинки.

— Жан-Франсуа готов к сафа-а-а-а-ри? — проблеяла Лань.

— Жан-Франсуа зарядил свое р-р-р-ружье? — прорычала Рысь.

— Да!! — выкрикнул президент в розовый потолок и громко хлопнул в ладоши.

XXIV

Ох и хороша лошадиная ярмарка в Коньково!

Со всех концов света едут-поспешают сюда лошадники со своим живым товаром.

Не только с Подмосквы, из-под славного Ярославля, из саратовских инкубаторов, с воронежских и башкирских битюжьих заводов, но и с дальних государств в Замоскворечье текут табуны, аж из самой гишпанской Кордовы дамских голубых лошадок фургон прибыл на радость московским красавицам, а уж про китайских крепкогрудых сяома и говорить нечего — стоят пятерками, ждут хозяев да головками косматыми кивают. Павлодарские, черкесские, монгольские, татарские, ивановские, прованские, баварские лошади. И несть им числа в Коньково! Почай, шесть верст квадратных рынок занял, а и то жалуются торгаши: мало чего-то места стало, негде лошадкам по-хорошему разгуляться, красоту да силу показать.

Ваня со своим саврасым лошариком приехал на ярмарку засветло. Вышел из метро, короб с лошариком на горб вскинул, да и пошагал. Идет, глядит и радуется. Вокруг лошадей столько, что глаза разбегаются! Тут и обыкновенные лошади всех мастей и пони, и битюги, и траченые подлошадки, и спотыкачки смешные, и быстрюки, и спокойные. В закутах табунами — малые всевозможных размеров. Толпятся, грегочут так, что смеяться хочется.

Рассмеялся Ваня, глядя на табунчик маленьких чубарых лошадок, — уж больно смешны! Сами беленькие да в темных пятнышках, словно кто на них краской брызнул. Штук сорок в закуте сбились, грегочут, глазки как черная смородина, скалят зубки крошечные на хозяина. А тот, здоровый, толстый, стоит руки скрестив да покуривает важно, словно это и не его табун.

— Почем табунок торгуешь, дядя? — Ваня спрашивает.

— Полтораста, — не глядя лошадник отвечает.

— Эка! — Ваня языком прищелкнул.

Стоит таких денег табунок чубарый, как же. Пошел Ваня дальше. Гудит ярмарка вовсю, несмотря на ранний час. Торгуются, бьются об заклад, топорщат маковки. Лошадей кругом — прорва! А после малых и большие завиднелись. Битюги! Высятся, один огромней другого. Которые в два человечьих роста, а которые и поболе. Стоят спокойные, ухом не ведут, а вокруг люди суетятся, торгуют их. Битюгам и дела нет до людишек! Словно и не про них речь — торгуйте нас, а мы вас в упор не видим.

Глянул Ваня дальше и обмер — самую большую лошадь ярмарки увидал. Битюг соловый с дом трехэтажный. И стоит как дом, не пошевелится. Грива рыжая, сам как туча полуденная, ножищи косматые, бабки в два обхвата. Сидят голуби да вороны у него на спине, как на крыше. Подошел Ваня, рот раскрымши, задрал голову, шапка с головы свалилась.

А битюг фыркнул ноздрями так, что из ушей у него воробьи стайками повылетали. Вздохнул грудью широченной, перднул как из пушки да и отвалил котях такой, что на пяти тачках зараз не увезти.

Поднял свою шапку Ваня, поклонился битюгу в пояс:

— Слава тебе, богатырский конь!

Тут и лошарик в коробе заржал: про меня не забывай. И верно — дело в первую очередь. Пошел Ваня место искать и нашел быстро, там, где лошариков торгуют. Заплатил двугривенный киргизу смотрящему, встал, открыл короб, помолился про себя: «Пошлите, святые Фрол и Лавр, покупателя скорого».