Читаем Теллурия полностью

Шан. Ну, у вас в Московии медленные танцы. Ты привык, конечно. И песни такие медленные, певучие. Грустных песен много у вас.

Алексей. Нет, ну у нас пляшут здорово. Русская пляска. Я в школе ходил в плясовой кружок, но недолго…

Шан. Я видела русскую пляску много раз. Круто!

Алексей. А мама не пляшет у тебя?

Шан. Нет как-то. Никогда не видела. Она песни помнит русские, поет часто, когда они с друзьями выпивают. Папа поет китайские песни, мама — русские. Вообще, у нас во Владике много разных песен, разной музыки — японцы поют свое, китайцы — свое, русские — свое. У всех свои праздники постоянно. Громкая жизнь! Такая получается дальневосточная симфония! (Смеется.)

Алексей. Шан, можно… я тебя поцелую?

Шан. Можно.

Алексей целует изображение Шан на подушке. Она отвечает ему. Но потом выставляет ладони вперед с улыбкой, сдерживая его.

Алексей (недовольно останавливается). Послушай… а может, нам встретиться в ДРУ?

Шан. Мы же говорили об этом, милый. В Дурку пустят только через восемь месяцев, когда исполнится восемнадцать.

Алексей. А в Барабин не пустят меня.

Шан. Да. Ужасно… Так глупо…

Алексей. Давай, давай помечтаем!

Шан. Ну давай.

Алексей. А в Тартарию? Можно было там?

Шан. Тоже говорили, ты забыл. Между Тартарией и ДР нет прямых рейсов. А на поезде опасно. «Красные разбойники Тартара», помнишь фильм?

Алексей. Крутая фильма, у нас она запрещена… Да, на поезде опасно. И долго. Через Барабин, ДРУ, Башкирию…

Шан (гладит рукой лицо Алексея). Придется подождать эти восемь месяцев.

Алексей. Да, я все помню. Восемь. Говорено уж… Ужас! (Опускает свое лицо в ладони.)

Шан (вздыхает). Ужас…

Алексей. Черт их всех побери… Где ж нам встретиться? (Со злой усмешкой.) В Теллурии, что ли?

Шан. У ДР нет с ними дипотношений.

Алексей. У Московии есть. Наши знакомые были там.

Шан. Пробировали?

Алексей. Один — да. Там теллур дешевый, не то что у нас.

Шан. Я против наркотиков.

Алексей. Я — тоже. Хотя теллур — больше чем наркотик. Он помогает раскрыться человеку.

Шан. Человек должен сам уметь раскрыться. Как цветок.

Алексей. Ты — мой цветок.

Шан (вздыхает). Теллурия — страна загадочная. Про нее у нас такое рассказывают. У них все бесплатно…

Алексей. Страна как страна. Просто им повезло.

Пауза.

Шан. Алеш, ну ты совсем грустный. Так не надо!

Алексей. Шан.

Шан. Что?

Алексей. Я не грустный. Просто… мне трудно говорить с тобой, когда я тебя хочу. Ты меня мучаешь.

Шан. Алеш, я не мучаю, я… просто мне хочется всегда это растянуть, как праздник. Родители еще долго будут спать, дверь заперта, я одна с тобой.

Алексей (обнимает подушку с изображением Шан). Я хочу тебя!

Шан. Хорошо, милый, как ты скажешь.

Изображение Шан гаснет. Алексей сбрасывает одеяло с кровати, стягивает умницу с подушки и натягивает ее на кровать как простыню. Быстро и нервно раздевается, опускается перед кроватью на колени, трогает кровать тремя пальцами. Во всю растянутую умницу возникает изображение лежащей на кровати голой Шан. Алексей начинает целовать ее тело, затем ложится на нее и овладевает изображением Шан. Они стонут.

Шан. Милый…

Алексей. Любимая…

Пауза.

Шан. Алеша…

Алексей. Люб…лю те…бя.

Шан. Я люблю тебя.

Алексей (ворочается, приподнимаясь). Я… ты… такая…

Шан. Не вставай, подожди. Полежи на мне. Пожалуйста.

Алексей (замирает). Просто я… хочу тебя видеть…

Шан. А я хочу тебя слышать. Твое сердце. Лежи. Чтобы вместе… (Делает громче звук.) Слышишь?

Звуки бьющихся сердец Шан и Алексея.

Алексей. Да.

Шан. Твое бьется сильнее.

Алексей. А твое чаще.

Пауза.

Алексей. Хорошо. Тебе хорошо со мной? Это правда?

Шан. Правда, милый мой.

Алексей. Мне ужасно… ужасно хорошо… (С силой сжимает в объятиях кровать.) Милая моя… самая… самая… моя…

Лежат, гладя изображения друг друга. Проходит время.

Шан. Море, лес или горы?

Алексей. Море. Ты — мое море…

Шан (командует). Гоа.

Вокруг кровати Алексея возникает голограмма морского прибоя и белого песка. Обнявшись, Алексей и Шан лежат как бы в морском прибое. Звучит песня Дорис Дэй «When I Fall In Love».

Алексей. Шан, что нам делать?

Шан. Милый. Я что-то хочу сказать.

Алексей. Что?

Шан. Только пойми меня правильно.

Алексей. Я тебя всегда пойму.

Шан. Понимаешь, я очень люблю тебя. И буду любить. Но у меня есть…

Алексей. Кто-то?

Шан. Да нет! У меня есть страх.

Алексей. Страх? Чего?

Шан. Страх, что, когда мы встретимся по-настоящему, мы что-то потеряем.

Алексей. Почему?

Шан. Не знаю, может, это глупость. Но так часто бывает у vertu lovers.

Перейти на страницу:

Все книги серии История будущего (Сорокин)

День опричника
День опричника

Супротивных много, это верно. Как только восстала Россия из пепла серого, как только осознала себя, как только шестнадцать лет назад заложил государев батюшка Николай Платонович первый камень в фундамент Западной Стены, как только стали мы отгораживаться от чуждого извне, от бесовского изнутри — так и полезли супротивные из всех щелей, аки сколопендрие зловредное. Истинно — великая идея порождает и великое сопротивление ей. Всегда были враги у государства нашего, внешние и внутренние, но никогда так яростно не обострялась борьба с ними, как в период Возрождения Святой Руси.«День опричника» — это не праздник, как можно было бы подумать, глядя на белокаменную кремлевскую стену на обложке и стилизованный под старославянский шрифт в названии книги. День опричника — это один рабочий день государева человека Андрея Комяги — понедельник, начавшийся тяжелым похмельем. А дальше все по плану — сжечь дотла дом изменника родины, разобраться с шутами-скоморохами, слетать по делам в Оренбург и Тобольск, вернуться в Москву, отужинать с Государыней, а вечером попариться в баньке с братьями-опричниками. Следуя за главным героем, читатель выясняет, во что превратилась Россия к 2027 году, после восстановления монархии и возведения неприступной стены, отгораживающей ее от запада.

Владимир Георгиевич Сорокин , Владимир Сорокин

Проза / Контркультура / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Сахарный Кремль
Сахарный Кремль

В «Сахарный Кремль» — антиутопию в рассказах от виртуоза и провокатора Владимира Сорокина — перекочевали герои и реалии романа «День опричника». Здесь тот же сюрреализм и едкая сатира, фантасмагория, сквозь которую просвечивают узнаваемые приметы современной российской действительности. В продолжение темы автор детализировал уклад России будущего, где топят печи в многоэтажках, строят кирпичную стену, отгораживаясь от врагов внешних, с врагами внутренними опричники борются; ходят по улицам юродивые и калики перехожие, а в домах терпимости девки, в сарафанах и кокошниках встречают дорогих гостей. Сахар и мед, елей и хмель, конфетки-бараночки — все рассказы объединяет общая стилистика, сказовая, плавная, сладкая. И от этой сладости созданный Сорокиным жуткий мир кажется еще страшнее.

Владимир Георгиевич Сорокин

Проза / Контркультура / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги