Тельняшка математика

Сошлись мы с Николаем уже в самом конце учебы – готовили дипломы у одного научного руководителя. И работу свою Маркин сотворил не без моей помощи. О том, как это все было, я расскажу позже. Сейчас лишь замечу, что после защиты Николай проникся ко мне пылкой любовью, объявил себя моим «вечным вассалом» только ради того, чтобы не расставаться со мной, выпросил распределение в наш институт, собирался идти к Ренчу, но, испугавшись его знаменитой проверки, от этой идеи отказался и вынужден был довольствоваться не столь знаменитой лабораторией, хотя и близкой к нам по профилю. Из-за того, что его лаборатория находится в основном здании института, виделись мы на работе редко, но Маркин время от времени заезжал ко мне. Из его рассказов у меня складывалось впечатление, что теперь он, наконец, всерьез занялся наукой и даже кое-чего достиг. А о его общественной деятельности – он стал председателем совета молодых специалистов – в институте отзывались весьма одобрительно даже закоренелые скептики, убежденные, что от всех этих советов никакого толку, одна показуха.

Я усадил Маркина на тахту, сунул ему в руки первую попавшуюся книгу и велел ждать, «пока поставлю точку». Он безропотно подчинился, словно настоящий вассал, открыл книгу на случайной странице и углубился в нее, будто сразу набрел на что-то необычайно интересное. Однако когда я освободился, чтение он бросил в ту же секунду.

Я взглянул на переплет книги. Это была основательная работа о трудных случаях английской грамматики.

– Занимательно? – спросил я, ткнув пальцем в книгу.

– Ничего, – отозвался Маркин весело. – Умное сочинение, хотя вообще-то я французский учил.

Мы оба расхохотались. И с этой секунды я уже больше не жалел, что пришлось бросить работу. Устал я изрядно, да и тошно было заниматься явно пустым делом, но сам бы оторваться не решился. А тут благовидный повод – гость пришел.

Мать быстро собрала на кухне импровизированный ужин. Николай за столом травил байки из институтской жизни. Я давно знал, что у него острый глаз, да и актерский талант его еще с университетского времени получил признание, а в этот раз Маркин был особенно в ударе. Мы с матерью то и дело покатывались со смеху.

Словом, в тот вечер я вдруг ощутил, как истосковался по самому простому человеческому общению, и бесконечный монолог Николая доставлял мне истинное наслаждение. Мать тоже была довольна. Отдышавшись после очередного маркинского номера, когда он удивительно точно пародировал своего завлаба, она сказала с укором:

– Вот, Юрка, с тобой каждый день видимся, а я не знала про ваш институт и десятой доли того, что Николай рассказал.

– Сам не знал! – попытался оправдаться я. – В провинции живем. От главных событий оторваны.

– Ваш упрек несправедлив, Ксения Евгеньевна, – поспешил воткнуться Маркин. – Я так себе – балагурю. А Юра настоящую науку двигает. Да еще как!

– Комплиментщик! – сказал я. – Ты даже толком не знаешь, чем я занимаюсь.

– Вот именно! – тут же подхватил Николай. – Собственно, я пришел к тебе по делу. Хочу кое о чем расспросить, а также имею одно ценное предложение. Ксения Евгеньевна, Вы не обидитесь, если я на часок уединюсь с Юрой?

Мать согласилась без особой охоты, и я, честно говоря, тоже.

Николай заметил это и, когда мы перебрались ко мне в комнату, сказал:

– Нет уж, сегодня тебе отвертеться не удастся. Вспомни, ты уже целый год обещаешь рассказать, чем занимаешься. Можно подумать – нарочно тянешь.

Упрек был справедлив, пришлось подчиниться. Но снова залезать в дела не хотелось, да и к тому же я имел предостаточно оснований сомневаться в глубине познаний Николая. Поэтому изложил все коротко, в самых общих чертах – о «плацдарме Ренча», «болотном» и «лесном вариантах», универсальных законах, пригодных для движения по «любой местности».

Я еще раз убедился, что суждение об «умной голове», доставшейся Маркину, вполне справедливо – смысл он уловил налету, что стало ясно по нескольким его замечаниям, брошенным вроде бы между делом.

– Все прекрасно, синьор, – сказал Николай, когда я закончил. – Одно хотелось бы знать: какие статьи по этим исследованиям вами подготовлены?

Несмотря на шутливый тон, в его вопросе чувствовалась серьезность и даже какой-то «волевой напор», весьма меня удививший.

– Мне вменяется в обязанность отвечать или могу уклониться? – Я старался вернуть нашему разговору прежний тон, каким обычно говорил с Маркиным.

– Отвечать! – потребовал Николай. – Уверяю тебя, это не праздное любопытство. Скажи, пожалуйста, ты что-нибудь писал про свои результаты?

– Нет, – ответил я покорно, сбитый с толку деловым тоном Николая, и, словно уже оправдываясь, добавил: – Руки не доходили.

– Вот-вот! – покачал головой Маркин. – У всех вас, молодых гениев, одна и та же история. Расхлябанность, прикрытая ссылками на занятость.

Выслушивать нравоучительные сентенции – не самое любимое мое занятие, тем более от Маркина.

– Ты можешь объяснить, куда гнешь? – спросил я резко.

– За тем и пришел, – миролюбиво ответил Николай.