Тельняшка математика

С каждой минутой он оживлялся все больше. На шутку Халина отозвался старик, дремавший в уголке над корзиной, набитой черемуховыми ветками. И старпом пустился с ним в рассуждения про то, какие рыбы лучше – океанские или волжские.

– У тебя есть мелочь? – тихо спросил я Герку.

Он скорчил гримасу: мол, о чем ты говоришь?

– А у старпома?

Герка помотал головой.

– Как же мы доедем?

Герка мне шепнул:

– Положись на начальство.

В полупустом автобусе появились водитель и кондукторша. Заревел мотор, машина двинулась по гребню плотины.

Кондукторша обошла передних пассажиров, добралась до нашей скамейки. Аккуратно переступив через вытянутые ноги старпома, она остановилась перед нами:

– Билетики, молодые люди!

Я было полез в карман, но Халин перехватил и сжал мою руку:

– Красавица! – сказал он прочувствованно. – Будете в Питере, я на собственном катере свожу вас в Кронштадт. А сейчас нет у моряков сбережений. Все вышли.

Кондукторша была толстоватой женщиной, в линялом, потемневшем у подмышек платье.

Она, видимо, давно привыкла к такого рода шуткам.

– Ладно, ребята! – она лениво улыбнулась. – У меня ведь план.

– Ну хорошо, – сказал старпом. – Хорошо, если вы настаиваете, я пойду просить Христа ради.

Он вскочил, снял свою великолепную фуражку и, держа ее в руке, завопил, подергивая головой, будто его бил тик:

– Подайте, кому не жаль на билетик!

– Чего ты к ребятам привязалась? – вступился старик, с которым старпом только что рассуждал про рыб. – Совести совсем у тебя нет. Вишь, без денег морячки. Мужское дело – пропились.

– Да я чего? – засмущалась кондукторша. – Положено платить. Вот и сказала. Что же ты совестишь меня зря. Мне не жалко, пусть так ехают.

– Спасибо, сестричка, – завопил Халин.

Кондукторша прошла к своему месту, уселась и вытащила блокнотик.

Но старпому мало было достигнутого успеха. Он устремился вслед за кондукторшей и, усевшись рядом, стал что-то ей нашептывать. Она краснела и пофыркивала.

Минут через пятнадцать мы оказались в центре города. Уже поднявшись, чтобы выходить, старпом неожиданно схватил кондукторшу за руку и страстно поцеловал не очень чистую руку:

– Так жду в Питере, Маша! Рейс до Кронштадта за мной!

На площадь старпом выпрыгнул ловко, как резиновый мячик. Остановил компанию молодых парней и спросил их:

– А не укажете ли, мужички, как пройти к городской ресторации?

Наиболее сообразительный переспросил:

– Ресторан, что ли? Так вы прямо на него идете.

Я сказал старпому, что знаю, где ресторан, могу довести.

– Но зачем тебе это при наших финансах? – спросил я.

Халин лишь рукой махнул и у следующей компании парней снова стал выяснять про ресторан.

На городской площади Халин вдруг остановился и, подождав, пока мы подошли вплотную, спросил у меня:

– Ты про теорию относительности слыхал?

Я хмыкнул:

– Да, вроде.

– Вот именно – вроде. А я тебе конкретно могу объяснить, чему учил нас великий Эйзенштейн.

– Эйнштейн, расхлебай! – воткнулся Герка.

– Не перебивать лектора! – топнул ногой старпом. – Так вот учит Эйзенштейн, что иногда сотняга – не деньги, иногда десятка – сумма. Для нас сейчас червонец-полтора – золотая мечта. Если б здесь мы через кого-нибудь полтора червонца добыли, в Архангельске б отвалили благодетелю полсотни. Так?

– Как пить дать! – согласился Герка.

– Ну вот. А политэкономия учит: товар – деньги, деньги – товар. – И он обратился ко мне: – Можно поглядеть твой свитер?

– Гляди!

Свитер был старый, весьма потасканный. Я носил его, почти не снимая, два последних года в университете. Потом он хранился в стенном шкафу, который мы с матерью именовали «барахольным». Мать все собиралась перевязать его, но так и не собралась. Вот он и лежал, пока не возникла в нем надобность.

Халин, встряхнув, расправил свитер и оглядел его.

– Может, забашляем по дешевке, а? В Архангельске скинемся и у морячков оторвем тебе что-нибудь люкс – «маде ин где-то». Как? Согласен?

Расставаться со свитером было жалко, покупал я его вместе с той единственной женщиной, которую любил. Однако сказать об этом старпому я не мог. Оставалось пуститься на хитрость.

– Погляди, – сказал я Халину, сунув ладонь в дырку на локте.

– Да! – чмокнул губами старпом, – не товар, – и отдал мне свитер.

– Давай мой! – завопил Герка. – Смотри, какой клевый!

Геркин джемпер был настоящим произведением искусства. Голубой, из тонкой шерсти – и легкий, и теплый, и мохнатый.

Халин рассмотрел его еще внимательнее, чем мой.

– Вещь, – констатировал он. – Товар! Ну, если жертвуешь обществу – башляем швейцару. И гуляем.

– Жертвую!

– Бросьте, парни! – сказал я. – Обойдемся без водки. Да и где мы такую отличную вещь достанем?

– Ха! Где? Ну даешь! В портовом городе тряпку не добыть! Ну математик! – Герка проговорил это быстро, впадая в восторженное веселое состояние.

– От жены тебе влетит, – бросил я последний козырь.

Герка ответил торопливым речитативом:

– И кто бы что ни говорил, я сам добыл и сам пропил. И дальше буду так же! – И почти без паузы перешел на прозу: – Пошли, расхлебаи! Кабак закроют!