Тельняшка - моряцкая рубашка

- Да, - всхлипывала сестрёнка, - успокаиваете. А сами что говорили о Ежине? Что меняла, спекулянт. А сами с ним разговариваете. Да? Сахара полный мешок, мыло украл, а Серафима Петровна из-за того, что у неё сахара нет, в обморок упала...

Муська вытерла вдруг ладонями глаза и твёрдо сказала:

- Всё!

И так же как сразу заплакала, так сразу и перестала.

И потом опять в книжку уткнулась. Отец стоял растерянный.

Он ничего не говорил, но видно было, что хотел сказать: "Я же с этим Ежиным так мало говорил. Не выгнать же было человека".

А Муська бы выгнала. Ого, ещё как выгнала бы! И мне потом досталось от неё. "Чего ты наврал, что за платком пошёл к кровати! Подслушивать хотел, да?"

Все мои товарищи удивлялись, какая у меня сестра: если разобьёт что-нибудь или чернила прольёт на скатерть, пойдёт к родителям и прямо скажет: "Это я сделала". А ведь родители могли бы и не узнать. По правде говоря, часто с Муськой случалась беда - то уронит, то порвёт, то прольёт.

Один раз, когда она была в третьем классе, её за что-то такое наказали. Наутро, когда мы проснулись, Муськи в кровати уже не оказалось. А на столе записка:

"Дорогие родители! Сейчас пять часов утра, а спать я всё равно не могу. Я очень, очень хочу быть хорошей, но у меня не всегда выходит быть хорошей, а выходит быть плохой. Я пошла за дровами для Серафимы Петровны и на улице постараюсь подумать, как быть совсем хорошей. Я взяла кусок хлеба. В школе у нас сегодня ячневая каша".

Вот какая была записка от Муськи. И почти без ошибок. И вообще Муська, хоть она и младше меня, училась лучше, чем я.

ПРО КВАС, КЕРОСИН И ПТИЦУ

Да, она была очень упрямая. "Прямо невозможно, до чего упрямая у меня дочка", - говорила моя мама. Вот, помню, идём мы по улице - папа, Муська и я - и видим, у входа на базарную площадь стоит бочка на колёсах и там чем-то торгуют. Потому что люди стоят в очереди к этой бочке.

Я говорю:

- Квас продают!

Папа тоже самое говорит:

- Угу.

Подтверждает, одним словом, что продают квас.

А упрямая Муська наперекор:

- Керосин.

До бочки далеко - больше квартала. И видно плоховато. Но я понимаю: у самого входа на базар кто станет продавать керосин? Тут петушки леденцовые на палочке, бублики, кукуруза варёная (по-нашему - пшёнка) - всё это может керосином пропахнуть. Керосином всегда во дворах торгуют или, в крайнем случае, в переулке. И я говорю:

- Да квас же это, квас!

А Муська:

- Нет, керосин!

Теперь папа, чтобы Муську не обидеть, говорит:

- Подойдём - увидим. Чего зря спорить.

А меня зло берёт.

- Так квас же это, квас! Вот с кружками стоят. Керосин в кружки не наливают. Керосин же не пьют.

- Керосин! - говорит Муся. Как будто она и слова другого не знает.

Мы подходим ближе и видим, что точно: молодые люди стоят с пивными кружками в руках и пьют квас.

Я говорю Муське:

- Видишь - квас?

Уже и надпись на бочке прочитать можно большими такими буквами: "Квас".

- Ну, читай. Что написано? - говорю я. - "Квас".

- Всё равно керосин! - выкрикивает Муська, и таким голосом, что я знаю - сейчас заплачет.

Отец говорит:

- Хватит спорить! - и смеётся про себя, то есть улыбается.

Да, упрямее Муськи никого не было. Разве только портной из нашего дома. Птица. Это у него такая фамилия была. А звали Птицу Иван Яковлевич. Был он невысокий, толстый, на коротких ногах. Это потому, должно быть, что сидел целый день на столе, поджав под себя ноги по-турецки. Вот они у него и не выросли.

Птица этот был замечательным мастером. Вроде Емельяна Петровича. Известно ведь, что наш дом славился знаменитыми людьми. Портной Птица был среди них не последним.

Он сидел на столе, чуть-чуть раскачивался и шил, шил, шил. Придёт к нему кто-нибудь из нас, мальчишек, скажет:

- Здравствуйте!

А Иван Яковлевич в ответ:

- Здоровеньки булы...

И тут же экзаменует:

- Какие штаны носил Тарас Бульба? А ну скажи, хлопец.

- Тарас Бульба носил штаны шириной с Чёрное море.

- Правильно, хлопец. Молодец. А почему широкие военные штаны называются "галифе", а?

- Широкие военные штаны называются "галифе" по фамилии французского генерала, который впервые ввёл такую моду.

- А почему говорят "толстовка"?

- Такую верхнюю рубаху носил писатель Лев Толстой.

- Да, - говорит Птица. - Ты, хлопец, всё знаешь. Портновское дело, оно тоже больших знаний требует. Тут тебе и Гоголь, и Толстой, и французский генерал Галифе. А знаешь ли ты, хлопец, что у писателя Льва Толстого сказано про нас, портных?

- Нет, - сказал я, - не знаю.

- А то, что над одним портным, вроде меня, значит, жил богатый барин, вроде Ежина. И портной этот всё песни пел и мешал барину спать. Тогда барин дал портному мешок денег, чтобы он песни не пел.

- И он перестал петь? - спросил я.

- Погоди, не перебивай. Портной стал богатым и всё стерёг свои деньги, а петь уже не стал. И стало ему скучно. Он взял деньги, снёс их назад барину и сказал: "Возьми свои деньги назад, а мне уж позволь песни петь, а то на меня нападает тоска". Теперь, хлопец, говори, зачем пришёл?

- Да я так, Иван Яковлевич.

- Так ничего не бывает. Ну, говори, что надо?

- Ничего не надо.

- Нет, надо!

- А вы почему знаете, Иван Яковлевич?

- Знаю, и всё!