Однако булимия и приступы обжорства влияют на качество жизни ничуть не меньше анорексии. В каждом конкретном случае расстройство – это смесь из генетики, обстоятельств жизни, среды, в которой воспитывался человек, и его окружения. За каждым диагнозом всегда стоит личная трагедия. Мне кажется, в случаях расстройств пищевого поведения, как и вообще в психиатрии, самый важный вопрос: «Почему?» – в чем причины депрессии, шизофрении, самоубийств? В этом «Почему?» собран клубок из боли, страхов и надежды. Почему это происходит со мной? А вдруг я схожу с ума? Что такое безумие, есть ли от него лекарство? На протяжении всей истории тема безумия волновала людей и пугала их, потому что в основе страха безумия – боязнь потерять контроль, а это, пожалуй, «самый страшный страх». И не важно, на каком языке мы выражаем этот страх – религиозном (одержимость демонами), нейробиологическом (спонтанная активация нейронных цепей) или философском, когда размышляем о природе саморазрушения, – вопрос остается: «Почему я делаю то, что разрушает меня? Кто управляет той частью меня, что наносит мне вред?»
На мой взгляд, не так уж важно знать конкретный ответ на это «Почему?», тем более что объяснение можно найти в многофакторной психиатрической модели (генетика заряжает ружье, среда нажимает на курок). Гораздо важнее другие вопросы: «Как мне понять себя и свою болезнь и как принять то, что, хотя речь постоянно идет о еде, дело совсем не в ней?»
Вот как выглядят откровения девушек, страдающих анорексией[73]
: