Тело Кристины

Потому что поддерживать в нем иллюзию, будто в каждом человеке, какой бы он ни был плохой, в глубине души все равно есть что-то хорошее, — это грубая ошибка воспитания. Воспитывать в нем сострадание и любовь к ближнему — это абсурд. Внушать ему, что прощение есть лучшее, чем он может ответить своему врагу, — просто неверный расчет, обреченный на провал. Христианское воспитание порождает нелепых уродцев, вечных инфантилов, которые умеют только получать ото всех по полной программе, никогда не понимая за что.

Водитесь со всяким отродьем с младых ногтей, это поможет вам с головой окунуться в правду жизни: человеческая жестокость не знает предела. Самые порочные из ваших друзей, которые передразнивают голос погибшего ребенка под окнами безутешной матери, подают вам хороший пример того, на что способны простые смертные в смысле жестокости.

Вернемся к моему предположению о сантехнике.

В детстве у меня не было товарищей, которые мучают котят. Я не встречал таких.

Никто из мальчишек, с которыми я играл в детстве, никогда не запихивал девочке в рот свежепойманных насекомых в отместку за то, что она толстушка или дурнушка.

Самое худшее, на что я был способен, — это непреднамеренное оскорбление, что-нибудь вроде жевательной резинки, налепленной на волосы. Беспечные шалости.

Так что вы от меня хотите теперь? Я в страшном сне не смог бы вообразить ничего подобного.

Если вы выросли в телячьих нежностях вашей матушки, которая едва осмеливалась верить, что вы ее собственное чадо, настолько вы превосходили все ее ожидания, и в тени авторитарного отца, который волей-неволей защищал-таки вас своей крепостью, с высоты которой мир, естественно, выглядел гораздо более симпатичным, чем он есть на самом деле, то вы точно не готовы к такому повороту судьбы.

Так вот сантехник.

Как выяснилось на практике, с точки зрения моей будущей жизни было бы гораздо спасительнее, если бы я был одним из тех сопливых беспризорников, которых отцы бьют регулярно, а матери вообще не обращают на них внимания. Зато они привыкли ко всему жуткому и ужасному.

Самое страшное, чему я подвергался в своей жизни, сводится к нескольким шлепкам по голой попе, произведенным в классическом стиле, то есть по всем правилам, в тот памятный день, когда я наконец восстал против мании моей матушки, совершенно неприемлемой для мальчика десяти лет и для преувеличенного самомнения, присущего этому возрасту. Мания, потрясающая и абсолютно инстинктивная, заключалась в том, чтобы послюнить пальцы руки, перед тем как пригладить белокурые вихры своего отпрыска. Церемония публичной казни была оправдана звонкой и нецензурной «разгильдяйкой», которым я пожаловал матушку на глазах у всего двора.

И после всего этого вы хотите, чтобы я был готов принять на себя такой сокрушительный удар судьбы?

Что значат все эти намеки, наконец спросите вы? Они значат, что все это время несколько дюжих парней тихо делали свое дело под самым моим носом без всякого моего на то согласия. Даже без всякого ведома. Что они потели всего в нескольких шагах от меня, что их потные футболки вытирались о дверь моей комнаты, что их обшарпанные руки касались моих стен с той стороны. Интересно, не хотел ли кто-нибудь из них по ошибке заглянуть в мою комнату, до того как она успела их остановить? Наверное, они спросили: «А эта комната уже пуста?»

Я тоже все понял не сразу. В коридоре было ободрано со стен нескольких репродукций Мане в дешевеньких рамках, которые болтались там с незапамятных времен. Но я не обратил на это достаточно внимания. Я был весь в напряжении от, перспективы предстоящего генерального сражения с враждебными дверцами кухонных шкафов и таким недоброжелательным ко мне холодильником. Только когда кухонная дверь распахнулась от энергичного удара моего локтя, мне предстала вся гнусная правда случившегося: кухня была необъятна и пуста. На том месте, где раньше стояли холодильник и посудомоечная машина, девственной белизной сиял незапятнанный кафель. Глядя на него, меня чуть не вывернуло наизнанку от брезгливости. Оказывается, я уже целую пятилетку ползаю по желтому от жирного налета полу. Когда реальность невыносима, она почему-то наводит на мысли, не имеющие к ней никакого отношения. Это инстинктивное легкомыслие на мгновение маскирует весь ужас реального положения и смягчает удар. Поэтому на какое-то мгновение мне искренне показалось, что наша кухня плохо обставлена. Еще на какое-то мгновение я всерьез подумал, как сделать ее более уютной и практичной. Но вы, конечно, прекрасно понимаете, что подобного рода защитные рефлексы не могут длиться вечно.