Тело Кристины

Господи, прости меня грешного, но я только что обоссался. Просто рука не поднимается на это антикварное чудо из эмали, которое служит мне уткой, да простит меня бабушка. Как пацан, согнутый нуждой в три погибели, я сдал оружие. Прости, бабушка, было темно, а до выключателя я не дотянулся. Да расслабьтесь вы! Мой ковролин уже не первый раз впитывает мои маленькие капитуляции. Мне почти стыдно упоминать столь унизительные подробности, но, похоже, если я опущу хоть самую мелочь из этого грязного дельца, мне просто никто не поверит. И поэтому признаюсь: да, я плачу посреди своей комнаты в наступающих сумерках, в мокрых подштанниках и в мокрых трусах, воняя мочой. Я икаю и содрогаюсь, как годовалый младенец, пуская сопли пузырями, и с каждым всхлипом из меня по капле безвозвратно уходит инстинкт самосохранения, а точнее, то последнее, что от него осталось.

Первое сомнение закралось совершенно неожиданно одним безоблачным утром. Дошел бы я до той ручки, до которой докатился сейчас, если бы в то прекрасное, в то промозглое утро остался под одеялом? Каждый нормальный человек понимает, что это равносильно избавлению от верной беды. Где бы я был сейчас, я вас спрашиваю, если бы все-таки устроил себе заслуженный выходной и повалялся чуточку еще как нормальный человек? Так нет. Этим утром, этим промозглым утром я вышел на кухню и предложил ей сделать ребенка. Оговорюсь, что с самого начала наших отношений она была в курсе, что я категорически против детей.

А, вот вы меня уже и разлюбили! Подумать только, он не хотел иметь детей! Вот теперь вы по-другому смотрите на мои сорок два, которые, не мелочитесь, произвели-таки на вас впечатление пару страниц назад? Теперь я их практически заслужил. Так им и надо, всем, кто не хочет иметь детей. Сорок два… А это не так уж плохо для такого отморозка. Правильно, человеку вообще много не надо!

Меня всегда бросало в дрожь от существ, высота которых превышала метр с кепкой. Любой гуманоид ростом метр двадцать одним фактом своего существования уже выводил меня из себя. Нет, моя история здесь совсем ни при чем. Дети и карлики всегда пугали меня больше, чем верзилы двухметрового роста. Не проблема, если чувак при этом вооружен секирой или кувалдой. Я с разбегу брошусь к нему на руки, чтобы спастись от карлика. Может быть, я просто предчувствовал, что однажды эти крошечные твари станут для меня динозаврами? Мой «рост» от пола 30 см. Трехлетний ребенок может контролировать меня, не напрягаясь.

Мои ночные видения полны кошмаров: ясельные группы лавиной обрушиваются на меня и дубасят погремушками, а потом целая армия в памперсах многоразового использования под предводительством неходячего в трости-коляске проносится по мне и превращает меня в модный коврик. Клоунская голова грудника-предводителя могла бы сойти за человечью, если бы не улыбка. Ни один примат не способен на оскал такой ширины. Скабрезная улыбка и крошки от миндального печенья на зубах. Грудники маршируют по мне строевым шагом, в раскоряку задирая дутые ножки.

Отсюда автоматически следует, что даже если бы я очень хотел, то вряд ли смог бы когда-нибудь сделать детей.

Вернемся к тому, как в то утро, то злополучное утро, в которое — останься я спокойно лежать в постели, не был бы сейчас прикован в этом положении к полу — я предложил ей стать матерью. Вообще-то она тоже никогда не хотела детей.

— Есть люди, которые созданы для этого, они пусть этим и занимаются. А кое-кому не дано… Мне повезло, я точно знаю, к какой категории я принадлежу.

Так она отвечала обычно. Но в то неблагополучное утро, в то утро, в которое мне лучше было бы задушиться собственной перьевой подушкой, она сказала:

— Давай.

Я уронил разделочную доску на босую ногу. В моем стане диверсант! В отделении «скорой помощи», пока она заполняла формуляр, я искоса наблюдал за ней из кресла-каталки, в котором мне было предписано ждать приговора. В тот день я впервые превратился рядом с ней в метр тридцать. Это был знак. Дурное предзнаменование. У меня были раздроблены кости стопы, но в тот момент я был слишком занят человеком, который напротив меня заполнял страховку в регистратуре. Как выяснилось только что, совершенно незнакомым мне человеком, чтобы беспокоиться о каких-то ногах, костях и зловещих предзнаменованиях.

Сомнение — это такая маленькая ядовитая гадина. Один безобидный укус в пальчик — и вот уже она обгладывает ваш скелет на помойке.

Достаточно одного, одного незначительного сомнения, такого незаметного, как тем проклятым утром, и все ваше доверие рассыпается в прах. Лучше бы «Боинг-747» приземлился в то утро в нашей спальне и пустил мои клочки по закоулочкам.

— Давай.