Тело помнит все. Какую роль психологическая травма играет в жизни человека и какие техники помогают ее преодолеть

В 1994 году Стивен Порджес, который работал исследователем в Институте Мериленда, когда мы начали использовать ВСР, а ныне работает в Университете Северной Каролины, выдвинул так называемую Поливагальную теорию на основе наблюдений Дарвина с добавлением совершенных за прошедшие со времен тех первых наработок сто сорок лет научных открытий. (Термин «поливагальная» указывает на наличие нескольких ветвей блуждающего нерва (nervus vagus) – того самого «легочно-желудочного нерва», про который говорил Дарвин, – он связывает между собой различные органы, включая мозг, сердце, легкие, желудок и кишечник.) Поливагальная теория позволила нам гораздо детальнее разобраться в биологии безопасности и угрозы, основанной на едва уловимой взаимосвязи между внутренними ощущениями нашего собственного тела с лицами и голосами людей вокруг нас. Она объяснила, почему доброе лицо или ласковый голос способны кардинально изменить наше самочувствие. Благодаря ей стало понятно, почему мы испытываем спокойствие и чувство защищенности, когда знаем, что нас видят и слышат важные в нашей жизни люди, и почему, наоборот, когда нас игнорируют, мы можем впасть в ярость или прийти в психический упадок. Она помогла нам понять, почему целенаправленная синхронность с другим человеком способна выводить нас из состояния дезорганизации и страха (8).

Одним словом, теория Порджеса заставила нас выйти за рамки реакции «бей или беги» и осознать, что в центре проблемы психологической травмы лежат социальные отношения. Она также предложила новые подходы в лечении, в основе которых лежит укрепление системы организма, регулирующей возбуждение.

Мы все невероятно чувствительны к малейшим эмоциональным изменениям среди окружающих людей (и животных). Мельчайшее изменение напряжения надбровной дуги, морщинок вокруг глаз, изгиба губ, а также угла наклона шеи мгновенно дают нам понять, насколько другим людям комфортно, страшно, спокойно или неприятно (9). Наши зеркальные нейроны улавливают их внутренние ощущения, и наше собственное тело изнутри подстраивается ко всему, что мы замечаем.

Так мышцы нашего собственного лица дают другим понять, насколько мы спокойны или взволнованны, медленно или быстро бьется наше сердце, а также готовы ли мы их ударить или убежать. Когда мы получаем от другого человека сигнал «тебе рядом со мной ничего не угрожает», мы расслабляемся. Если нам повезло в наших отношениях, то мы также ощущаем поддержку, прилив сил и умиротворение, когда смотрим друг другу в лицо и глаза.

Наша культура учит нас ценить индивидуальность, однако на более глубоком уровне мы живем далеко не как отдельные организмы. Наш мозг построен так, чтобы помогать нам быть членом группы. Мы остаемся частью группы, даже когда находимся наедине с собой – слушаем музыку (созданную другими людьми), смотрим баскетбольную игру по телевизору (наши собственные мышцы напрягаются, когда мы наблюдаем за бегающими и прыгающими игроками) или составляем отчет для завтрашнего совещания на работе (предчувствуя реакцию начальника). Большая часть нашей энергии тратится на взаимодействие с окружающими.

Если выйти за рамки конкретных симптомов, определяемых официальным психиатрическим диагнозом, мы обнаружим, что практически все психические недуги связаны либо с трудностями в построении жизнеспособных и приносящих удовлетворение отношений, либо с проблемами контроля возбуждения.

В этом случае люди регулярно выходят из себя, закрываются, слишком сильно волнуются либо страдают от дезорганизации личности[21]. Чаще всего имеет место и то и другое. Традиционный упор медицины на поиск подходящего лекарства для лечения конкретного «расстройства» отвлекает нас от осознания того, как наши проблемы мешают нам нормально функционировать в группе.

Безопасность и взаимность