Тело в дело. История сексуальной революции в 6 миллиардах оргазмов

Да, иногда из подпола вылезал не ангел, а чудовище. Вред от употребления наркотиков в том ведь и состоял: человек осмеливался открыть двери перед силами, которые не в состоянии ни победить, ни толком контролировать. Для физического здоровья большинство психоделиков безвредны. Ни ломок, ни передозов, ничего из тех неприятных последствий, которыми обычно пугает антинаркотическая пропаганда. И все-таки человека, хоть раз принимавшего LSD, вы сразу узнаете в любой толпе. Просто потому, что, как утверждала любимая Карлом-Густавом Юнгом тибетская «Книга мертвых», чтобы выйти к потустороннему свету, сперва вам понадобится отдать на съедение духам и демонам все свои внутренности.

Гуру психоделической революции считали, что это неизбежный риск. То, что внутри людей живут драконы, известно было давно, вопрос состоял лишь в том, что с ними делать? И ответ, который они предлагали, звучал просто:

– Наслаждаться!

Это ведь только христианство утверждало, будто древний дракон страшен. Весь остальной мир был согласен: дракон – это очень естественно. Бороться с ним, пытаться победить его – значит не принимать мир во всем его многообразии. Пусть духи и демоны едят эти самые внутренности, а мы просто не станем обращать внимания.

До окончательной победы сексуальной революции, предсказанной Вильгельмом Райхом и Гербертом Маркузе, оставался всего один шаг.

Глава VII Альфред Кинси: последний крестовый поход

И сделать этот шаг помог американский профессор, которого звали Альфред Кинси.

Честно сказать, вот уж от кого от кого, а от Кинси правильного ответа на поставленный вопрос совсем не ждали. Дело в том, что по основной профессии профессор был энтомолог, специалист по насекомым.

Однако, как оказалось, именно взгляд на человека как на крупное, покрытое кожей насекомое и является самым что ни на есть правильным.

1

К моменту, когда профессор Кинси совершил свои главные открытия, ему уже исполнилось пятьдесят. Это был типичный академический очкозавр: лысина, кафедра, куча публикаций в специализированных изданиях. Просто в один прекрасный момент Альфред решил приложить свои знания в той сфере, в которой обычно энтомологи их не прикладывают.

Родители будущего ученого тоже имели отношение к науке. Папа его был профессором-технологом. При этом семья была очень набожной и консервативной. Из таких, знаете: радиоприемник, транслирующий джаз, – агент Сатаны. Или, к примеру: тот, кто хоть раз в жизни подсматривал в окна женского душа, непременно окажется в аду. Христианство начала ХХ века вообще было способно вызвать аллергию у любого, кто беспристрастно бы на него взглянул. Простую истину о том, что Бог – это прежде всего любовь, христиане давным-давно забыли. Так что нет ничего странного в том, что, повзрослев, Альфред отрекся от веры родителей и потом никогда в жизни не посещал храма.

Зато он добился неплохих успехов в учебе. Папа желал, чтобы сын пошел по его стопам и стал бы технологом. Однако сын настоял на своем и поступил-таки на биологический факультет. Папа совершенно справедливо рассудил, что биофак – это то самое место, где извращенцы-преподаватели учат студентов рассматривать половые органы жучков и всяких прочих подопытных лягушек, и сына проклял. А тот не расстроился и с головой окунулся в главную страсть своей жизни. Альфреду хотелось изучать живых существ, и вот теперь он мог сколько душе угодно их изучать.

Универ он закончил с красным дипломом. В аспирантуру поступил в престижный Гарвард. Годам к тридцати Кинси стал в своей области вполне себе признанным авторитетом. Главное, что отличало его работы, – это предельная методичность. Каждую отловленную особь насекомого профессор измерял по двадцати шести показателям и все данные аккуратненько заносил на специальную карточку. Причем этих особей были не сотни, и даже не тысячи, а десятки и сотни тысяч. После того как измерения были закончены, профессор долго и тщательно анализировал данные и только после этого решался опубликовать результаты своей работы.

В Бога профессор Кинси больше не верил. Зато он верил в природу. В то, что все в этом мире устроено красиво и практично. Изучение насекомых здорово укрепило его в этой вере. Каждое создание, которое он булавкой пришпиливал к своей коллекции, было идеально приспособлено к выживанию. Оно умело есть, пить, ползать или летать, побеждать врагов или прятаться от них, а главное – при малейшей возможности тут же размножалось. Это была жизнь в чистом виде, и профессор мог часами завороженно наблюдать эту жизнь через окуляр своего микроскопа.