Тело в дело. Сборник романов (ЛП)

В каждой новелле о Шерлоке Холмсе мы, разумеется, узнаем его харак­терные черты, вместе с тем автор непременно добавляет какую-нибудь новую деталь (кокаин, скрипка, существование старшего брата Майкрофта, пристрастие к итальянской опере, услуга, оказанная некогда царствующим европейским фамилиям, самое первое дело, которое Шерлок распутал еще отроком). Каждая новая вскрытая подробность заставляет подозревать новые тайны, создавая в конечном итоге живой и привлекательный образ: Конан-Дойль сумел сочетать в нужной пропор­ции радость открытия и радость узнавания. Мне всегда казалось, что в от­личие от него Агата Кристи чрезмерно полагается на радость узнава­ния. Описывая Пуаро в начале романа, она как правило ограничивается несколькими штрихами – самыми очевидными приметами персонажа (маниакальное пристрастие к симметрии, лакированные ботинки, скру­пулезная забота о своих усах); при чтении худших ее романов создается даже впечатление, что вступительные фразы она просто целиком переписывает из книги в книгу.

Но «Долина» была интересна не этим. И даже не многозначитель­ной фигурой скульпторши Генриетты – она понадобилась Кристи, что­бы изобразить не просто муки творчества (в одном из эпизодов она уничтожает законченную ценой неимоверных усилий скульптуру, по­скольку видит ее несовершенство), но и ту особую боль, которая знако­ма только художнику: неспособность быть по-настоящему счастливым или несчастным, невозможность в полной мере ощутить ненависть, отча­яние, радость или любовь, постоянное наличие некоего эстетического фильтра между художником и миром. В образ Генриетты писательница вложила много себя самой, и ее искренность не подлежит сомнению. К сожалению, художник, смотрящий на мир со стороны, воспринимаю­щий его двояко, опосредованно и, следовательно, недостаточно остро, как персонаж менее интересен.

Агата Кристи на протяжении всей своей жизни придерживалась глу­боко консервативных убеждений и категорически не принимала идею справедливого распределения доходов. Но именно приверженность консервативным взглядам позволяла ей на практике рисовать безжало­стные портреты английской аристократии, привилегии которой она отстаивала. Ее леди Энкетелл – персонаж гротескный, почти неправдо­подобный, временами пугающий. Писательница с наслаждением созда­вала образ леди, преступившей нормы человеческого поведения, кото­рых придерживаются и простолюдины; она, должно быть, от души веселилась, когда сочиняла фразы вроде следующей: «Так трудно позна­комиться по-настоящему, когда в доме совершено убийство»; но симпа­тии автора, понятно, не на стороне леди Энкетелл. Она с большой теп­лотой рисует Мидж, вынужденную работать продавщицей и проводить выходные в кругу людей, понятия не имеющих о том, что такое работа. Мужественная, деятельная Мидж безнадежно любит Эдварда. Эдвард считает себя неудачником: он ничего не добился в жизни, не смог даже стать писателем; вместо этого кропает полные грустной иронии заметки для журналов, известных лишь библиофилам. Он трижды делал предло­жение Генриетте, но безуспешно. Генриетта любила Джона, восхища­лась его ослепительным обаянием, его силой; однако Джон был женат. Убийство Джона разрушило хрупкое равновесие неосуществленных же­ланий: Эдвард понял наконец, что Генриетта никогда его не полюбит, потому что до Джона ему далеко; сблизиться с Мидж ему не удавалось, и жизнь казалась окончательно загубленной. Начиная с этого места роман становится волнующе странным, похожим на глубокую реку. В сцене, где Мидж спасает Эдварда от самоубийства и он предлагает ей стать его же­ной, Агата Кристи достигает диккенсовских высот.

«Она крепко сжала его в объятиях. Он улыбнулся:

– Ты такая горячая, Мидж… такая горячая…

Вот оно каково, отчаяние, подумала Мидж. Оно леденит, оно – холод и бесконечное одиночество. До этой минуты она никогда не понимала, что отча­яние холодное; она воображала его обжигающим, пылким, бурным. Но нет. Отчаяние – это бездонная пропасть ледяной черноты, невыносимого одино­чества. И грех отчаяния, о котором говорят священники, это грех холодный, состоящий в обрубании живых, горячих человеческих контактов.»

Я закончил чтение часам к девяти; затем встал, подошел к окну. Мо­ре было спокойным, мириады светящихся точек плясали на его глади; легкое сияние окружало лунный диск. Я знал, что сегодня на острове Ланта состоится пресловутый ночной рэйв; Бабетт и Леа наверняка от­правятся туда, и еще добрая часть отдыхающих. Как легко отстраняться от жизни, самому выходить из игры. Когда началась подготовка к вече­ру, когда к гостинице стали подъезжать такси, а в коридорах засуетились курортники, я почувствовал только грусть и облегчение.

10

Перешеек Кра – узкая гористая полоска земли, отделяющая Сиамский залив от Андаманского моря, – в северной части рассечен границей между Таиландом и Бирмой. На широте Ранонга – на самом юге Бир­мы – он сужается до двадцати двух километров; затем постепенно рас­ширяется, образуя полуостров Малакка.