Тело в плюще

— Нет, нет, речь не о тебе. Ты всегда мне нравилась. Просто все случилось так неожиданно, так ужасно. Я даже не помню всего, что тогда происходило. Знаю только, что мама в то лето ужасно на меня злилась за то, что я не нахожу себе места. Я и впрямь не знала, что делать, слонялась по дому как неприкаянная. А потом встретила мужа. То есть тогда он, конечно, еще не был моим мужем, но мы поженились уже следующим летом, так что в Колумбийский я уже не попала. Родители считали, что в этом нет никакого смысла, и мама все время говорила, что нужно готовиться к свадьбе.

— Но разве твоя дипломная работа не была опубликована в каком-то журнале? Я всегда представляла, как ты преподаешь в каком-нибудь университете и получаешь всевозможные награды.

Феб рассмеялась, коротко и горько, с нервным, как показалось Фейт, всхлипом в конце.

— Уэсли не хотел — да и сейчас не хочет, — чтобы его супруга была синим чулком. А потом появились дети…

— Но ведь твоим дочерям, если не ошибаюсь, всего лишь по шестнадцать, а сыну только тринадцать? Что же ты делала все те годы до их рождения? Ох, извини. Это не мое дело. Прости и забудь.

— Ничего страшного. Так приятно поговорить. У меня, в отличие от большинства женщин, мало подруг. Может быть, поэтому мне и психиатр не нужен. — Тот же смешок. — Мы жили в Нью-Йорке, в Ист-Сайде. Я устраивала приемы — так было нужно для карьеры Уэса — и пыталась забеременеть. Получилось не сразу. Уэс был на сто процентов уверен, что проблема во мне — подразумевалось, что у Джеймсов с этим все в полном порядке, — и даже отказывался от тестов, пока один из специалистов не поставил ультиматум: либо Уэс сдает анализы, либо он с нами не работает. И вот тут-то выяснилось, что его живчики вовсе не такие проворные, какими им положено быть.

Теперь рассмеялись уже обе женщины. Фейт и сама едва сдержалась, чтобы не присоединиться к ним. Ох, мужчины.

— Наверно, я сама во всем виновата. Нельзя было сдаваться так легко. Мне ужасно хотелось продолжить учебу в Колумбийском, — тоном глубокого сожаления добавила Феб. — Я ведь была умная, да? Но в те годы ума от девушек никто не ждал. Как, впрочем, и сейчас. Мои дочери тоже сообразительные, но, как говорится, «не позволяй, чтобы они увидели, как ты потеешь». Делай вид, что все дается легко и без усилий. Девочки — молодцы. Уэс так ими гордится. Когда мы идем куда-то обедать, они всегда берут его под руку с обеих сторон. Ему есть что показать. Мы с Джошем обычно плетемся за ними. Им уже не до меня; как я выгляжу, никому не интересно. Раньше девочки предлагали что-то, советовали, а теперь как будто и не видят. Смотрят будто на пустое место. Я — мебель. И для Уэса тоже. Единственный, кто меня еще замечает, это Джош. Пусть даже видит меня только в негативном свете. Я ограничиваю его свободу. Я — символ насилия. Я мешаю ему жить. Джош и с отцом пытается воевать, но Уэс в борьбу никогда не вступает. Характер у него не тот. Он дал мне все, что только может пожелать женщина — большой дом в приличном районе, путешествия по всему свету, украшения, которые я никогда не ношу… — Она умолкла, устав от перечислений. — Зато у меня есть две чудные собачки, ирландские терьеры, Молли и Пайпер. Им все равно, как я выгляжу, и они рады всему, что бы я ни сказала. — Феб вдруг остановилась. — Я слишком много болтаю. А как ты, Крис? В ежегодниках о тебе ни слова, но ты ведь замужем, да? Дети?

— Нет, не замужем и не была… так что и детей нет.

Фейт обратила внимание на странную паузу после «не была». Интересно заметила ли это Феб?

— Жаль, это плохо, — сказала Феб голосом, в котором чуткое ухо уловило бы нотку зависти. Следующие слова это только подтвердили. — Значит, ты всегда была свободна, делала, что хотела, ходила, куда хотела… — Отсутствие вопросительной интонации превращало замечание в простую констатацию факта.

— Не совсем. Мне приходилось самой зарабатывать на жизнь и к тому же какое-то время содержать мать. Со смертью отца не стало и его пенсии, а выплат по социальному страхованию не хватало. Мама не хотела терять дом, так что я переехала к ней и немного помогала. У моего брата большая семья, а я, как ты подметила, была свободна.

Разговор прервался молчанием.

— Знаешь, мне действительно нравится твоя колонка, — первой заговорила Феб. — И книга у меня есть, даже не одна. Интересно, что будет завтра… и потом. Я хочу остаться.

— А вот я еще не решила, — медленно произнесла Крис. — Как ты думаешь, зачем Элейн собрала нас всех?

— Чтобы встретиться. Мы же и впрямь были так близки. Столько лет жили вместе. Думаю, только ради этого. А для чего же еще?

— Для суда? — Добавить что-либо Крис не успела, потому что из конца коридора долетел голос Элейн.

— Вот видите. Я так и знала, что все образуется. И вот, пожалуйста, вы двое уже болтаете как ни в чем ни бывало. Как когда-то в Пелэме! Не буду мешать. Я только хотела спуститься в кухню и оставить записку моему работнику. Вы даже не представляете, как рано он поднимается по утрам.

Фейт решила, что пора подняться — пока хозяйка не обнаружила ее притаившейся на лестнице.