Телохранитель

Ударившись о гребень хребта, «борт № 86 036» раскололся на две части. Обломки кабины соскользнули по пологому склону и зацепились за оказавшуюся у них на пути небольшую скалу. Они и остались лежать там на высоте свыше 4 километров 600 метров над уровнем моря. А фюзеляж с останками десантников рухнул в глубокое труднодоступное ущелье. Потерю «Ил-76» заметили только тогда, когда все военно-транспортные самолеты вернулись к месту базирования в Чимкент. Стали пересчитывать борта, одного недосчитались и только после этого бросились искать. Ой, бардак! Ой, бардак!

* * *

Остаток дня провели, развлекая себя тем, что вспоминали о казусе с Мякишевым-Кукишевым. С наступлением темноты в голову полезли разные мысли о доме, о родных о друзьях. Кому-то, наверное, сейчас хорошо, думали мы, вспоминая о своих «подвигах» на «гражданке» и в беспечные годы учебы. От палаточного лагеря тянуло дымком, прогоркло пахло курдючным салом от казненного и жарящегося на вертеле барана, который, если бы проныра Мякишев не сменял его на домкрат сегодня, завтра бы умер своей естественной смертью от старости.

— Видно, прав был ты, Скрипа, — с некоторой горечью в голосе сказал Суслик, впервые с момента прибытия в Афган обратившись ко мне по прозвищу. — Нас уже выведут отсюда с чувством выполненного интернационального долга и засунут в какую-нибудь другую дыру, а эти все буду жарить своего овна.

Мы стали устраиваться на ночлег. Все происходящее вокруг опостылело, как убогое убранство казармы штрафного батальона. Романтический угар окончательно улетучился вместе с остатками темноты. В голову все настойчивее лезли мысли о доме, о маме, о друзьях, о женщинах. К утру стали проявляться первые признаки ностальгии, которую можно было заглушить, например, мамиными варениками — так хотелось жрать, но в смысле утоления голода хотя бы тем, что бог послал, наши «сидоры» давно уже были пусты.

А потом был день, показавшийся еще более неизбывным в своей серости, поскольку небо стало заволакивать тучами. Мы в принципе знали, что нас вводят в Афганистан, но теперь нам мнилось, что этот ввод никогда не закончится. Так и будем входить, входить, входить до тех пор, пока все не умрем от старости, а выменянный на домкрат баран, вертясь на своем вертеле, не превратится в головешку.

Единственное, что зацепило наше внимание, так это внезапное появление на бетонке аэродрома группы озабоченных высших офицерских чинов во главе с генералом. Они мрачно проследовали мимо примолкшего в их присутствии, тянущегося «во фрунт» и козыряющего людского муравейника, не отвечая на приветствия и иные оказываемые им почести, загрузились в вертолет и улетели куда-то на северо-запад.

И только ближе к вечеру 27 декабря произошло по-настоящему военное событие, всколыхнувшее всю нашу хаотическую тягомотину. Наше внимание привлекли какие-то крики, которые доносились откуда-то, где несло службу охранение аэродрома. Именно в ту сторону указывал нам Мякишев, когда говорил о возникшем неподалеку от стратегического объекта стихийном торжище со всякой всячиной.

Через минуты три-четыре из-за уже знакомого нам косогора показались две драпающие во все лопатки фигуры. Суслик присмотрелся, у этого фраера было отменное зрение, поэтому в искусстве стрельбы ему не было равных, и аж крякнул от удивления:

— Глянь, Скрипа! Ведь это наши позавчерашние сухофрукты из компота. Помнишь, проходя мимо, они так обшарили нас глазами, будто мы у них увели стадо верблюдов и гарем в придачу.

— Иди ты? — ответил я, вглядываясь в начинающее наполняться соками темноты пространство.

Да, точно, прямо в нашем направлении улепетывали от преследующих их десантников «чалма» и «паколь», о которых Небабин сказал, что это агенты ХАДа. Вдруг убегавшие резко обернулись и начали палить из автоматов по нашим. Кто-то из догонявших в первых рядах упал на землю. Остальные ответили беспорядочным огнем. От свиста пуль где-то над ухом мы с Сусликом поначалу присели, но быстро пришли в себя, сдернули с плеч свои «акаэмы» и бросились беглецам наперерез. И были в этом своем порыве не одиноки. Со всех сторон к месту перестрелки спешили военные — наши и афганцы. Впрочем, в сгущающихся сумерках было уже трудно определять, кто из них кто.