Телохранитель ее величества: Противостояние

Я активировал кухонную панель и закипятил воду. Кофе Кассандра варит сама, не доверяет кофемашинам, но подготовить воду лучше заранее. Порылся в сумках, сообразил какие-то бутерброды и остатки печения. Убрал со стола архаичные учебники Паулы — четыре вида разных «Юриспруденций», и выложил все найденное. Затем притушил общий свет и зажег настольные свечи. Да просто так зажег! Почему нет, для чего-то же эти свечи тут стоят?! Впрочем, усердствовать не стал, верхний свет до конца не убрал, оставил.

Кассандра вошла, завернутая в два полотенца. Одно банное, обтягивало фигуру, другое в виде тюрбана было замотано вокруг ее головы. Банное, надо отметить, закрывало только саму фигуру; две ровные стройные ножки, спускающиеся от него вниз, оставались совершенно не прикрытыми. Я снова почувствовал, что завожусь, что меня начинает мелко трясти, отвернулся и сделал несколько упражнений на самоконтроль. Да-да, это она специально. Форма мести. Могла б и одеться, если б захотела.

С другой стороны, кажется, именно такая форма общения в данный момент мне и требуется — максимально раскрепощенная, почти интимная. Нужно заново выстроить с ней отношения, и более того, настроить на конструктивный диалог с остальными девчонками. А достучаться до нее легче так, чем когда она командир.

Болтая со мной о чем-то нейтральном, Кассандра сварила кофе и мы уселись напротив друг друга. Выпили по первой чашке. И только отставив пустую чашку в сторону, она перешла к главному:

— Хорошо. Я подумала.

— Что именно? — собрался я.

— Я не буду больше обвинять ее. Ради тебя. И ради взвода.

Я медленно покачал головой.

— Не надо ничего делать ради меня. И ради взвода тоже.

— Но она предала нас! Такое не прощают!

— Нет. Ты должна ее простить. И не ради кого-то. Ради себя самой.

— Но…

Я вздохнул и подался вперед:

— Пойми, Кассандра…

— Патрисия… — потупила она глаза. — Меня зовут Патрисия…

Значит, дорос. Что ж, вот и славненько!

— Пойми, Патрисия, — начал я с новой силой. — Все, что ты делаешь ради кого-то и ради чего-то, не исчезает. Оно останется, и будет лишь накапливаться. И в один прекрасный момент взорвется, пробив плотину «ради». Только прощение! Полное и безоговорочное!

— Еще будешь? — вновь взялась… Патрисия за кофейник. Я кивнул. Хороший кофе, мозги прочищает. Да и подъем скоро, «час собаки», лишний кофеин не помешает.

— Она предала нас, — продолжила девушка, разливая напиток по чашкам. — Что бы ты ни говорил, как бы не оправдывал ее, это так. Она могла связаться со мной, закатить истерику. И обратиться к Норме только тогда, когда ее послала бы я. Но она мне не звонила. Понимаешь?

Я кивнул. Задумчиво хмыкнул.

— Знаешь, был такой один человек. Ходил по земле, учил людей, облегчал их страдания. Однажды зашел в одну деревню, где жители хотели побить камнями женщину. Женщина была виновата, безусловно виновата! Но ты помнишь, что сказал им этот человек?

Кассандра опустила глаза.

— «Кто без греха — пусть первым кинет камень»…

— Да, знаешь. Ты же христианка. Вспомни, чему он учил? Прощению. Безусловному. Паула старалась помочь и помогла, как могла. Как считала, что будет лучше. Благими намерениями вымощена дорога в ад, согласен, но все же если ты без греха — кидай этот камень. Я не скажу ни слова.

Она задумалась. Сделала солидный глоток. Наконец, ответила:

— Никто не без греха. Но у меня такое было, когда я в «малышне» ходила, до Полигона.

— А она прошла Полигон только весною.

Кассандра вновь опустила голову. Я же продолжил:

— Ты видишь в ней соперницу, конкурентку, не так ли? Потому, что она умнее тебя. Потому ты подсознательно все время держишь ее на расстоянии, не считаешь полноправным членом взвода. «Чертова дюжина» это четверо вас и Паула, и никак иначе. А теперь еще и я, но я всегда буду стоять отдельно.

А так нельзя, Кассандра. Надо принять ее, принять в мыслях, окончательно. И тогда с ее стороны подобных финтов больше не последует. Когда ей будет проще позвонить тебе, а не идти к дежурному офицеру. Ты меня понимаешь?

Она кивнула. И долго сидела в задумчивости, смакуя подостывший от такой скорости пития напиток.

— Откуда ты все это знаешь, Хуан? — Она поставила чашку и перелезла ко мне на диван. Села рядом, закинув ногу на ногу. Я же поймал себя на мысли, что мы с нею сейчас действительно напоминаем семью. Супруги приняли ванную и пьют на кухне кофе при свечах. И знаете, мне это понравилось. Не знаю, когда я на самом деле женюсь, когда у меня будет истинная супруга, но и это мимолетное ощущение близости пришлось по душе.

Я вздохнул:

— Понятия не имею. Просто вижу. Девчонки ее приняли, ты — нет. Потому и говорила она с Мией, а не с тобой. С Мией ей проще. Подумай об этом!

— Подумаю.

— А фамилия у тебя какая? — усмехнулся я, закрывая тему. — Если не секрет?

— Лаваль. Патрисия Лаваль.

— Француженка?

Она отрицательно покачала головой.

— А Мишель — француженка?

— Мишель родилась здесь. Как и ее отец. А ты из Европы.

При слове «Европа» она нахмурилась. Затем ее лицо разгладилось, по нему пробежали тени воспоминаний.