Я стоял, не в силах довести начатое и чувствовал, как руки дрожат, а сердце истерически бьется. Видя мою неуверенность, но поняв ее на свой лад, Торетто продолжил:
- Хотите, в два раза? Нет? - Глаза его лихорадочно заблестели. - Три! Я дам в три раза больше!
Я молчал.
- Хуан, ну же! Время! - донесся недовольный окрик Катарины.
- Нет? Сколько? Назовите цену! Пять миллионов?! Хотите пять миллионов?! Семь?! Десять?! Сеньор, десять миллионов!!! - кричал мой противник, точнее, моя жертва.
Я вытащил из чехла трехгранный стилет с белой костяной ручкой и выгравированным на ней ангелочком.
- Ее величество Лея Первая Веласкес недовольна вами, Сеньор Торетто... - Голос мой дрожал. - ...Вы приговорены к смертной казни. Приговор приводится в исполнение немедленно, обжалованию не подлежит.
- Нет сеньор!.. - зарыдал сидящий. - ...Не убивайте меня! Пожалуйста!
- Хуан, ну ты чего? - почти кричала Катарина. - Кончай его!
- Пожалуйста!.. Я не буду больше!.. Все брошу и уеду! Оставлю все деньги, все золото Короне!.. - Слезы лились и лились из его глаз ручьем.
Да, я не должен был его слушать, мне нужно было просто воткнуть в него "скорбящего ангела" и бежать. Но я не мог сделать этого. Я не мог осудить человека, даже понимая, что он не агнец божий и свою участь, скорее всего, честно заслужил. Они - да, могут. Суд, королева, и даже специальные службы. Я же - нет.
- Бей, Хуан! - заорала Катарина, теряя терпение.
- ...У меня есть дочь! Маленькая дочь!.. - продолжал лепетать этот человек, такой надменный и сильный всего пять минут назад, но такой жалкий сейчас. - Пожалейте хотя бы ее! Не делайте сиротой!..
Его трясущиеся пальцы здоровой руки залезли во внутренний карман и извлекли кожаный бумажник, который тут же выпал из рук на землю.
- Вот она, сеньор! Она еще маленькая! Совсем маленькая!
- Хуан, не слушай! Бей! Это приказ!
- Вот она!..
Рука развернула бумажник и достала пластинку-голограмму с изображением маленькой кудрявой девочки. Но вдруг дрогнула, и пластинка упала на землю, от удара активировавшись. "Двойная молния", статическая голограмма со встроенной динамической.
Активированная встроенная голограмма изображала эту же девочку в натуральный размер, сидящую на полу на коленях и обнимающую большую, просто огромную собаку, высунувшую язык и тяжело дышащую. Девочка засмеялась и помахала мне свободной рукой:
- Папа, мы тебя любим! Мы с Хорхе очень-очень сильно тебя любим! Возвращайся домой!
Мне стало нехорошо. Девочка же, следуя записи, идущей по кругу, начала вновь:
- Папа, мы тебя любим!..
Я посмотрел в глаза Торетто. Тот уставился на меня с мольбой, и вновь прижал к себе окровавленную руку. Из глаз его все текли и текли слезы. Mierda, как специально! Он что, знал, что его будут убивать, и именно я, и специально приготовился?
- Не надо! Он сможет! - донесся голос Катарины, как будто из-за границ вселенной. - У него получится!
- Не стрелять! Он сможет! Он справится! - кричала Катарина.
- Папа, мы тебя любим!.. - продолжала девочка. - ...Возвращайся домой!
- Пожалуйста, сеньор!.. - шептал сидящий передо мной человек. - Не надо!..
- Я сказала не стрелять! Отставить!
...
Офицеры не наврали, это серьезно. Меня, действительно, убьют. Эти вот равнодушные девочки. Без сожаления всадят в лоб снаряд от рельсовки. Ибо они - нерассуждающие орудия. Два из трех перекрестьев сходились на моей голове, и я чувствовал напряжение пальцев, застывших на спусковых крючках. И что потянулись последние секунды ожидания.
- Не стрелять! - вновь закричала Катарина, почти истерически. - Дайте еще время! Оно есть!
Я усмехнулся. Когда это Лока Идальга боялась? Поднял голову, посмотрел на самого себя через перекрестье снайперской винтовки.