Хранители – особая каста. Их ряды обновляются достаточно редко, Совет предпочитает, чтобы с нулевыми объектами работали одни и те же проверенные люди. Потому тесты на профпригодность, как правило, все хранители сдают, это воспринимается как должное, что заставляет их смотреть на резерв сверху вниз. Гораздо чаще с «небес» спускают тех, кто оступился, совершил какую-нибудь ошибку. Такой перевод сопровождается «волчьим билетом», девочки прекрасно знают, за что с ними так поступили и сидят тихо. Однако в этом году кто-то наверху решил ужесточить требования и показно наказать кого-нибудь, чтоб указать остальным их реальное положение. Что они не избранные, а «одни из», что по воле командования в любой момент могут своих привилегий лишиться. Состав хранителей был расширен за счет набора новой опергруппы, которая будет охранять младшую принцессу, а так же за счет добора в старые, куда взяли аж два подразделения, победивших в соответствующем межвзводном конкурсе. Один же из старых взводов после тестов, которые всерьез давно никто не воспринимал, объявили непригодными и направили сюда, в резерв, со всеми вытекающими из понижения статуса последствиями.
То есть, девочки потеряли в жаловании, обязаны выполнять всю работу резерва, включая наряды, караулы и боевые операции, но при этом продолжают носить гордое звание хранителей. Ну, не обидно ли? И ведь с их точки зрения наказали ни за что! Они ни в чем не провинились, не допустили в работе ни одной ошибки, их просто взяли и вышвырнули! А что делать, когда в душе играет подобная обида? Правильно, унизить и «построить» того, кто слабее тебя, кто ещё ниже по статусу.
Суки, высокомерные суки, устраивающие свои порядки. Кобылы (или коровы?) двадцати шести – двадцати восьми лет, прошедшие огонь и воду, охранявшие лиц королевской крови. Ну, почему на них вынесло именно Кристину?! В корпусе же почти сотня «зеленых»!
Я не вмешивался в естественный ход вещей внутри этой организации, не влезал, когда при мне кто-то кого-то «воспитывал». Промывка мозгов после инцидента с Камиллой дала о себе знать. Но не защитить ЭТУ девушку я не мог. Она моя напарница, поскольку ношу на шее их символ, раскрывшего крылья в полете сказочного феникса. Они мои, они доверяют мне, считают своим, и плевать, что служим мы в разных подразделениях. Я отвечаю за «пятнашку», а значит, остаться в стороне не могу.
- То есть, она сделала, что они требовали. - Я всё больше и больше хмурился. Вот он минус присутствия неуставных отношений как таковых – невозможно прочертить границу того, что можно, а что нельзя. Рано или поздно должно было рвануть, я удивлен, что пришлось для этого ждать хранителей.
- Да. Принесла их долбанное мартини, два раза. А на третий взбрыкнула. Говорит, «Идите вы! Вам надо, вы и несите!»
Я присвистнул. А Крис та ещё штучка! Сказать такое в лицо пьяным хранителям?
- А потом?
- А потом они начали её бить. Ну как бить, не чтобы избить, а так, на место ставить. Не в силу. А она всё равно ни в какую. «Пошли вы… - Мари-Анж уточнила, куда именно. - …И всё!
- Может все-таки позвать кого-нибудь? – испуганно глянула на меня семенящая рядом Мари-Анж, видя, как кулаки мои сжимаются, а зрачки расширяются. – Кого-нибудь из офицеров? Или наказующих?
Я отрицательно покачал головой.
- Это ничего не даст.
- Почему?
- Потому, что сегодня пострадает Кристина. Завтра ещё кто-то. А потом ещё. И вы, все вы, поймете, что вы – никто. Быдло.
- Но Хуан…
Я развернулся, схватил её за грудки и прижал к стене.
- Вы никто, понимаешь? И так и будете никем. Сейчас ты позовешь кого-нибудь, порядок наведут, а дальше? А дальше Крис поплачет в оранжерее и успокоится. И всё вернется на круги своя. Кто-нибудь вновь попадет им в лапы, всё повторится, только это будет не Кристина, а другая девочка.
А причина, Мари-Анж? Причина останется. «Здесь все равны, но некоторые равнеё других». Это долбанное ваше высокомерие, особенно у хранителей. Эти садистские порядки, которые благопристойны только до поры до времени. Видит бог, я не вмешивался в ваши дела, но бросить Крис, позволить унижать её, не могу.
Да, их можно разнять. И нужно. Но гораздо нужнеё поставить их на место. Понимаешь?
Видно, у меня было ОЧЕНЬ выразительное лицо. Зверь, не иначе. Я чувствовал, как мои руки подрагивают, наливаясь злобой, предшествующей припадку. Нет, пока это была просто злость, ненависть к таким, как Кампос, как Оливия Бергер. Как сорок четвертый взвод, в конце концов. Но эта злость старательно искала выхода.
- Они же не трогают тебя, ты же неприкасаемый, – сделала последнюю попытку Мари-Анж.
Я отпустил её. Усмехнулся.