Телохранитель моего мужа (СИ)

— Если ты захочешь, конечно. Но, думаю, ты должна захотеть хотя бы пару комплектов сменного белья. Не бойся, я не стану тебя наряжать на свой вкус. Ты всё выберешь сама.

— Я… у меня… нет денег, — она всё же краснеет и конфузится. — И лучше Ляле.

Я и не сомневался, что она так скажет.

— О Ляле позаботится Марианна. Мы договорились. Купит ей вещи и даже косметику.

Рина смотрит на меня с ужасом.

— Мари сказала, что у девочек очень глубоко сидит в сознании желание выглядеть лучше. Может, она и не станет пользоваться. Но пусть у неё это будет — косметичка, всякие кремы и баночки со скляночками.

— Неплохая идея, — соглашается Рина. Она прикусывает губу и хмурит брови, словно решая сложную задачу. — Я верну. Попрошу у подруги.

— Конечно, — не спорю с ней. — Или заработаешь когда-нибудь.

Она вздыхает и, положив голову на изголовье кресла, прикрывает глаза.

— Я бы хотела. Вернуться. Найти работу. У меня неплохо получалось.

Я слышу за всем этим «но» — это её муж. И не хочу о нём говорить. Слышать не желаю ничего об этом вонючем козле.

— Пойдём обедать и пить кофе, — перебиваю я ход её мыслей и выхожу из машины. Открываю дверцы для Рины. Подаю ей руку.

Она на землю ступает как Золушка, впервые приехавшая на бал. В ней нет ничего от той роковой красотки, что я снял на ночь. И вот этот контраст, её разность мне тоже нравятся. Женщина с потайными дверцами и подземными ходами. С лабиринтами и секретами, с двойным дном.

Разгадаю ли я её когда-нибудь? Позволит ли она мне пройтись по коридорам своей души?..

29. Рина

Я сто лет не пила спиртного. Всё из-за Алексея. Я боялась: начну — не остановлюсь. А тут кофе и коньяк для меня. После сытного обеда — я проглотила всё, как крокодил.

Рядом с Артёмом хочется жить, дышать, что-то делать, проявить себя хоть немного, хоть как-то, а не быть всего лишь женщиной — слабой и несчастной. Но с ним и женщиной себя ощущать — совсем другое чувство. Иной формат.

Он просто смотрит на меня, ничего такого не делает, а я наконец-то понимаю, что такое бабочки в животе. Это щекотка. Томление. Дыхание сбивается, губы пульсируют. Пальцам так и хочется прикоснуться, погладить, сделать что-нибудь провокационное.

Это всё коньяк. Хмель. Перед глазами немного плывёт мир, колышется, превращая пасмурный день в экзотическую бабочку махаона с пёстрыми крыльями.

— Пойдём, — я вижу, как шевелятся его губы, и сдерживаю себя. Кажется, смелость ударила в голову, и я могу сейчас сделать что-то такое, о чём потом обязательно пожалею.

Артём тянет меня за руку, а я послушно иду за ним. Он говорил о магазинах, но мысли у меня совсем другие. Обжигающие. Лучше не трогать их, чтобы не сгореть заживо.

Я спотыкаюсь, наваливаюсь тяжело на Артёма. Он подхватывает меня бережно. У него такие осторожные руки, не способные причинить боль. И я задыхаюсь от этого понимания.

— Да тебя развезло, девочка моя, — улыбается он понимающе. — Кажется, магазины отменяются на сегодня.

Мне нравится, как он произносит слово «девочка». Хочется довериться полностью. Свернуться кошкой на его коленях и получить порцию любви, когда гладят между ушками, но приходится садиться в салон машины, ехать куда-то. Я не смею прикоснуться к его плечу, чтобы ощутить себя в безопасности.

Кажется, я задремала. И тяжело было открыть глаза, когда мы приехали. Там холодно и неуютно снаружи.

— Можно я поживу немного здесь, — бормочу, цепляясь пальцами за обивку кресла.

— Нет уж. Этот кусок железа обойдётся без тебя. Ты мне нужна, Рина, — Артём помогает выйти из машины, а затем подхватывает меня на руки, и я наконец-то прижимаюсь лбом к его плечу. Я сделала это — и мир не рухнул. Никто меня не оттолкнул, наоборот: прижал к себе покрепче.

— Моя хорошенькая, пьяненькая жена, — целует он меня в висок, переступая порог нашей квартиры.

Я не могу сопротивляться его обаянию. Ему вообще ничего не нужно делать, чтобы мне нравиться. Достаточно дышать и излучать тепло.

— Там же всего капелька была — несколько грамм, а ты назюзялась в дымину.

Я глупо хихикаю ему в плечо. Ощущаю себя слишком пьяной, чтобы сопротивляться, но всё же пытаюсь.

— Неправда, — хочу распрямиться и приподнять гребешок остатков собственного достоинства, но он у меня как уши у щенка — стоять не желает, отчего становится смешно, и я хохочу, как сумасшедшая, вышибая из глаз слёзы.

— Сдавайся, Рина. Нужно иметь мужество признаться в грехопадении.

— Ни за что! — сопротивляюсь, как могу, его коварному голосу, его обволакивающему смеху, его рукам, что нахально щекочут меня.

А потом становится всё равно, когда его губы находят мои. Игра заканчивается, всё становится по-настоящему.

Прикосновения. Дыхание. Два сердца в одном ритме.

Артём кладёт меня на кровать. Бережно. У него всё получается здорово. Он ко мне относится, словно я стеклянная или хрупкая, как тонкая скорлупа. Но мне необходимо вылезти наружу, избавиться от старой кожи, родиться заново.

Сожги мою одежду. Расплавь прошлое. Подари надежду. Дай мне шанс стать другой. Очиститься. Забыть. Помнить лишь тебя.