Телохранитель моего мужа

Его улыбка, голос действуют на меня как анестезирующее средство: я понимаю, что боль никуда не делась, но притупилась, заморозилась — точно. И от этого почти легко. Можно дышать полной грудью. А я почти забыла, как это. И не знаю, нужно ли учиться заново. Есть ли в этом смысл.

Артём открывает дверцу и помогает Ляле выйти. Слава богу, она не сопротивляется, безвольная моя куколка. Он снова подхватывает её на руки и спешит к дверям клиники. Я почти бегу за ним вслед. Я похожа на волчицу, у которой забирают детёныша. И не отдать нельзя, и расстаться невозможно.

В клинике нас ждут. Я сразу понимаю, что эта женщина — сестра Артёма. Те же карие глаза, красивые брови, губы с характерным изгибом. Черты лица лишь мягче, женственнее. Красивая. Очень яркая. Мне даже хочется прикрыть глаза, чтобы не ослепнуть от её сияния.

— Наконец-то, — улыбается она, — всё готово, меньший. Мы там комнатку подготовили, девочке обязательно понравится. Чуть позже я съезжу в магазин, куплю ей вещи.

Я всё же прикрываю глаза. Краснею удушливо. Это я должна была купить Ляле одежду, но у меня нет денег. И карточек тоже нет. У нас всем распоряжался Алексей, а я жила на те подачки, что он соизволял выделять, не забывая контролировать, куда я и что трачу. У него было особое развлечение — следить за моей кредиткой.

Хорошо, что я иду последней. Никто не видит моего позора и стыда.

— Привет, дед, — говорит Артём, как только мы входим в палату. — Я тебе тут девочку принёс. Хорошенькую. Теперь тебе не будет скучно. Ляля у нас — конфетка. Помню, ты охоч до сладкого, так что есть повод очнуться.

Он лежит в кровати — седой и старый. Черты у него обострившиеся и неживые. И то, с какой любовью с ним разговаривает Тёма, снова меня трогает где-то слишком глубоко. Там, куда я давно заложила вход кирпичами.

Запоздало думаю, что должна позвонить Веточке. И да, Вета мне может помочь и деньгами, и одеждой для Ляли. Хоть чем-то. Я просто умираю от понимания, что свалилась Артёму и на голову, и на плечи, а он теперь возится не только со мной, но и со всем моим семейством. Серёжка, а теперь вот Ляля.

— Комнатка у нас светлая, здесь тебе будет хорошо, — воркует Марианна, Тёмина сестра.

Артём осторожно сажает Лялю на постель, а Марианна, как так и надо, убирает волосы с Лялиного лица.

Ляля сидит как мешок с картошкой. Взгляд у неё безучастный. Но я больше смотрю не на сестру, а на Артёма и Марианну. Внешность у Ляльки специфическая сейчас. Не каждому дано выдержать. Но они молодцы. Ни один, ни вторая не дрогнули. И даже не переглянулись.

Как только Марианна убирает руки, Ляля тут же набрасывает космы обратно. Понимает?.. Чувствует?.. Сложно сказать, но почему-то внутри снова загорается фитиль слабенькой надежды.

— Чуть позже Лялю посмотрит доктор, я договорилась, — оборачивается Марианна ко мне. — Ей назначат лечение. А как только прибудут вещи, мы сможем гулять во дворе. Думаю, ей не помешает. Охрана будет находиться у палаты круглосуточно. Но вряд ли кто сюда в здравом уме сунется. У них здесь везде видеокамеры, охранный пункт, сигнализация и прочие прелести. Клиника достаточно серьёзная. Здесь лечатся люди с хорошим достатком.

Я снова краснею. Мне неловко. Она не упрекнула, а всего лишь изложила факты, но мне от этого не легче. У Маркова тоже есть и достаток, и статус, и он вполне мог позволить себе подобную клинику. Себе — ключевое слово. Мы с Лялей в отряд избранных не входим.

Больше всего меня смущает другое. Я отвыкла. Я забыла, как это, когда практически незнакомые люди бросаются тебе на помощь. Проявляют участие. Готовы протянуть руку. Поделиться деньгами. В том больном мире, где я прожила пять лет, я не смогла ни с кем подружиться толком. Потому что это были деловые связи, партнёры по бизнесу, враги и конкуренты, но никак не люди с открытой душой и сердцем.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Я вообще не вращалась среди нормальных людей. Одна очень редкая отдушина — Веточка. Но Вета — человек из моего прошлого. В настоящем ничего подобного найти я не смогла. Да и не искала, наверное. Алексей не терпел в доме чужих людей. Его устраивали лишь необходимые связи. Выгода.

— Рина? — зовёт меня Артём, и от его взгляда — толчок в сердце. Горячий настолько, что становится больно дышать. Анестезия кончилась. И я снова не знаю, готова ли я разморозиться. Ведь это так больно, когда отходят от обморожения руки и ноги. И ещё больнее, когда отходит от жгучего холода душа.

У него тёплые глаза. У него горячие руки — он касается ими моих ладоней.

— Пойдём, — говорит он, — мы пока что здесь не нужны. Позже придём ещё.

— Подожди, — прошу, мягко освобождаясь от его тепла. — Можно я с Лялей побуду несколько минут наедине?

Он кивает, и они с Марианной выходят. Чуткие. Понимающие. Я какое-то время смотрю на закрытую дверь и думаю: может, вот это по-настоящему моё везение? А не то, что я смогла, переступив через себя, наставить мужу рога, а он об этом так и не узнал.

— Ляля, — зову я сестру и присаживаюсь рядом.