Аэропорт встретил нас надсадным клекотом усталых стальных птиц, чающих дозаправки и предполетного техосмотра, перед новым прыжком в белесое от жары небо. Сережа быстро выяснил, к какому терминалу нужно подтягиваться, чтобы сошедшая на родную землю Эля Челнокова могла сразу же попасть в объятья любящего родителя. Наша делегация чинно выстроилась перед пропускным коридором, из которого поодиночке и небольшими группами уже начали появляться измотанные полетом и таможенной проверкой пассажиры. Я вся напряглась в ожидании подлянки, приготовленной судьбой специально для моей персоны. Слишком живы еще были в памяти заморочки нескольких богатеньких отпрысков, с которыми мне пришлось хлебнуть лиха. И потому я пристально вглядывалась в людской поток, хлынувший на нас из коридора. Интересно, сумею ли я выделить из толпы дочку шефа?
Сумела. Еще бы не суметь! Ее не заметил бы только слепой. Размалеванная ярче хохломы девица, агрессивно покачивая зелено-оранжевым «ирокезом», раздвигала и без того шарахавшихся от нее пассажиров висящей на животе спортивной сумкой. Чтобы убедиться в своих догадках, я искоса глянула на Челнокова и по плотно сжатым губам и нехорошему блеску прищуренных глаз поняла, что попала в точку. То есть в дочку. В этот момент Эля тоже заметила встречающую ее делегацию и уверенным шагом устремилась к нам. По тому, как крепко ее рука сжимала ручку сумки, и другим не столь явным признакам я поняла, что она собирается вести на родной земле активные военные действия за свою независимость. Тоже мне, воительница, а у самой сердце в пятки уходит, едва с отцом глазами встречается! Но свободу, свалившуюся на ее голову в демократичной Великобритании, без боя не отдаст никому.
Неожиданно я вспомнила, как сама возвращалась из Англии после годовой стажировки. Как плясала и пела душа, освобожденная из плена. Как летела домой на белых радостных крыльях, чтобы со всего маху врезаться в хитросплетение колючей проволоки, приготовленной для меня судьбой. Но я слишком любила жизнь, чтобы так просто сдаться, превратившись в экспонат, обозначенный табличкой «Не лезь – убьет». Оставляя кровавые клочья души на жадных стальных колючках, я вырвалась и сломя голову бросилась прочь. А мои белые крылья навсегда остались там, и другим уже не вырасти.
Когда я очнулась, то увидела, что Эля уже стоит рядом и не сводит с меня знакомых зеленых глаз семейства Челноковых. Она радостно улыбается, делая вид, что совсем не замечает испепеляющего отцовского взгляда, и громко восклицает:
– Привет, фазер. Неужели пока меня не было, ты мне новую мазер купил? А она ничего. Даже покрасивее Светки будет.
– Здравствуй, Эля, – Челноков даже бровью не повел, остерегаясь выносить сор из избы в присутствии сотен посторонних, но обнял дочь так крепко, что из груди у нее вырвался полувздох-полустон. А потом как ни в чем не бывало представил меня: – Это Ника – твоя гувернантка. Я решил, что пока ты будешь дома, тебе не помешает присмотр.
– Это что, она меня до туалета провожать будет? – поморщилась изрядно помятая в объятиях дочурка, и только тут я разглядела, что она все-таки не решилась обрить голову вокруг «ирокеза», а лишь собрала волосы в гребень, изведя не меньше тюбика геля.
– Она будет делать то, за что ей платят, – отрезал бизнесмен. И его тон мне совершенно не понравился. Я не товар, который он купил, и сама определю границы своих полномочий. Только господину бизнесмену совсем не обязательно об этом знать.
– В автобус! – скомандовал шеф и, подхватив сумку Эли, двинулся сквозь суету аэропорта, как ледокол сквозь ледовые поля Арктики. А мы караваном потянулись следом.
Обратный шестичасовой путь прошел в абсолютном молчании, если не считать замечания Челнокова:
– Чтобы завтра я этого штакетника на твоей голове не видел. Налысо обрею!
К такому радикальному изменению своей внешности Эля все-таки была не готова и не рискнула возражать едва сдерживающему ярость отцу. Она стремительно вскочила с места, обняла обескураженного родителя за шею и нежно проворковала:
– Как же я все-таки люблю тебя, папка! – а потом к разочарованию растаявшего отца ехидно добавила: – Особенно за трогательную заботу о моей прическе. А я-то думала, что ты ее даже не заметишь! Как всегда не замечал меня. Спасибо тебе, папка, за все письма, которых я от тебя не дождалась. За целый год. Спасибо.
Не дожидаясь ответа, Эля одним прыжком вернулась на место и, закрыв глаза, откинулась на покрытую черным мехом спинку сидения. Вообще я заметила, что она все больше и больше сникала, словно возвращение в родной дом было для нее сродни заключению в Бастилию. Ну а для меня возвращение в особняк Челнокова уж точно обернется каторгой. Такого юного «вождя краснокожих» мне еще не выпадало охранять. А! Не так страшен черт, как его малюют! Малюют… Я мысленно улыбнулась подходящему сравнению. Эля действительно была размалевана так, что узнать ее после умывания будет невозможно. Разве только по глазам… Дались мне эти глаза!