Стоять в коридоре, когда дверь, отрезающая тебя от свободы, уже захлопнулась, просто глупо. Но я все равно немного потопталась в коридоре, собираясь с духом, чтобы зайти в «номер». Было страшно. От неизвестности и неопределенности кружилась голова. А может, просто от голода. Теперь, когда напряжение этого сумасшедшего, совершенно безумного дня начало потихоньку спадать, я ощутила, что во рту у меня пересохло до такой степени, что язык ощущался чужеродным куском камня, а слизистые пересохли до состояния растрескавшейся пустыни. Живот прилип к позвоночнику и словно умирающий едва слышно давал мне понять, что организм неплохо было бы и подкормить. Если не хочу свалиться в обморок. Ноги гудели от усталости, спина и ребра ныли, даже когда во время дыхания слабо поднималась грудная клетка – наверняка ушиб и куча синяков. А еще я ощущала себя так, будто меня вываляли в пыли всей Кахелии. Мне срочно требовался душ, вода, еда и отдых. Думать над тем, куда я с размаху влипла, буду потом. Все равно, если я все правильно поняла, в ближайшие сутки или больше мне из этой норы не выбраться. При мысли о том, что подумает вернувшийся домой отец, сердце в груди предательски дрогнуло. Папочка… Кажется, ты во всем был прав…
– Милена… – вдруг послышался какой-то бесцветный и скрипучий голос Диллона из комнаты. Я даже не сразу его узнала. – Ты где застряла? Иди сюда, мне нужна помощь!
Встрепенувшись, я поспешила на зов, вовремя вспомнив, что Диллон в последнее время был какой-то не такой. Да и аптечку с заживляющим гелем никто ради забавы просить не станет. А значит… Я отмахнулась от дурных мыслей, как от мух, и поспешила на зов.
Комната без окон, похожая на коробку из полипласта практичного серого цвета, была хорошо освещена скрытыми в потолке светильниками. Обещанные девицей-администратором кровати оказались двухъярусными и стояли у боковых стен. Прямо напротив входа находился стол и четыре задвинутых под него разномастных табурета. Все это я вобрала в себя одним быстрым взглядом. Потому что стоило глазам наткнуться на стоящего у левой кровати Диллона, как я забыла обо всем.
Парень уже стянул с себя толстовку и свой тонкий свитер. Взъерошенные, пропыленные волосы, выбившиеся из-под прихвата резинки, проволочками торчали в разные стороны, падали на глаза, мешая Диллону смотреть на меня:
– Мне снова потребовались услуги персональной сиделки, – криво усмехнулся он. Вот только улыбка не коснулась глаз. – Надо промыть и обработать гелем, самому неудобно. Справишься?
Я чуть не ляпнула, где он успел обзавестись новыми царапинами и с кем. Но опустив глаза, с силой прикусила язык. Мои корявые шуточки здесь явно были неуместны: на левом боку парня, практически касаясь пояса брюк и сильно заходя на поясницу, длинной и почти ровной полосой красовался жуткий ожог.
При виде этой картины у меня аж ноги подкосились. Ощутив мгновенный прилив дурноты, я на подгибающихся ногах кое-как добралась до кровати и, без сил, свалилась на нее рядом с Диллоном, не отрывая взгляда от побагровевшей, местами аж до черноты, и сочащейся прозрачной влагой поврежденной кожи. Когда он попал под выстрел?! И сколько вот это терпел??? Переведя взгляд на валявшийся рядом с моей рукой тонкий свитер парня, скорее футболку с рукавами, я тяжело сглотнула: на скомканной мягкой ткани черного цвета четко проступало набухшее от пропитавшей его влаги пятно.
– Когда?.. – сил договорить вопрос полностью не хватило.
Диллон раздраженно вздохнул:
– Еще когда скейтбордист на нас напал. По-дурацки получилось: одежда задралась, когда падал, а лазерный луч прошел слишком близко к незащищенной коже. Вот и припалило. Милена, не сиди! Встряхнись! У тебя в руках аптечка. В ней обезболивающее, обеззараживающее и заживляющий гель. Или ты хочешь, – в усталом голосе парня вдруг проскользнула тень былого ехидства, – чтобы я подох здесь от заражения крови?
Мне будто кто-то подзатыльник отвесил. Опомнившись, я принялась суетливо разворачивать сверток, который мне всучила размалеванная деваха-администратор, и который я до сих пор бездумно мяла в руках. Внутри оказалось два инъектора, заряженных прозрачной жидкостью, знакомый тюбик с заживляющим гелем, аэрозольный баллончик с незнакомыми каракулями вместо надписи и несколько спонжей для обработки раны.
На инъекторах не было этикеток с надписями. И выглядели они совершенно одинаково. Но Диллон каким-то образом понял, для чего каждый предназначен. Отбросив один на кровать, он взял второй и сам приложил его к обнаженному плечу. Поймав мой взгляд и нажимая кнопку на устройстве, чтобы жидкость впрыснулась в организм, кратко пояснил:
– Обезболивающее. Милена, не сиди! Я сам не смогу обработать рану – неудобно. А в обезболивающее здесь добавляют слоновью дозу снотворного. Минут через пять-семь максимум меня вырубит. До этого времени нужно обработать ожог и лечь. Сама ты меня на кровать не затащишь.