Тем временем

Мы его еще не в полной мере ощутили. И потому, что одна часть страны, особенно живущая в малых городах, так и не получила доступа к источнику нормальных средств существования. И потому, что другая ее часть, прорвавшаяся к этим самым средствам, пока что не наелась, не пресытилась. Но никаких сомнений нет и быть не может: логика пути прочерчена. Деньги будут все больше нужны для воздержания; аляповатый избыток станет символом провала жизненной стратегии. И это значит, что мы наконец-то поймем и почувствуем обаяние одного из важнейших удовольствий; еда превратится из банальнейшего средства насыщения желудка в источник неспешного и скромного наслаждения. Размер тарелок в ресторанах высокой кухни будет неумолимо уменьшаться; изысканное украшение блюда будет занимать все больше времени; количество уступит место качеству; обильные порции станут уделом фаст-фуда; чем больше — тем хуже.

Между прочим, когда в застольной болтовне мы поминаем имя древнегреческого гедониста Эпикура, и называем пир — эпикурейским, то не ведаем, что говорим. Потому что Эпикур был озабочен вовсе не тем, чтобы превратить свою жизнь в упоение и объедение; он лишь искал источник незыблемого счастья. Того, которое никто у человека отнять не сможет. Того, которое способно гарантировать ему пожизненный душевный покой. А что у человека в Древней Греции было всегда? Кувшин с водой и кусок хлеба. Это и был настоящий эпикуреизм. Если же добавить немного дорогих оливок, кусочек свежайшей тюрбо, две-три устрицы или (на выбор) порцию нежирного мяса, а также бокал неплохого вина — то это и будет новый вариант эпикуреизма. К которому давно уже пришел весь сопредельный мир, и к которому нас подвигает неумолимая логика истории.

Другое дело, что когда-то жизнь сверяли по местам — святым. Теперь по правильным местам. И это столь же неизбежно, сколь и грустно. На карту мира нанесены едальные точки, как некогда — флажки побед. И с ужасом однажды понимаешь, что ты совсем не удивлен, когда на твой умиленный вопрос: что там светится на самой вершине горе возле ночной Женевы? Это собор? Монастырь? Как красиво!

― Да что вы, месье! Ресторан. Аббатство там давно закрыли.

В студии — Екатерина Лямина, историк культуры, филолог; Андрей Бильжо, художник, ресторатор.

Екатерина Лямина. Вот Франция. Она культивирует свое крестьянство. Потому что крестьяне выращивают еду. А Франция относится к изумительному разнообразию своей еды как к культурному достоянию. И автоматически возводит его в ранг высших ценностей. Все эти знаменитые шестьсот сортов сыра, восемьсот сортов вина, и не знаю, сколько сортов хлеба, которые во Франции есть… (Ведущий, мечтательно: Игорчицы…) …это тот базовый фундамент, который соединяет всех французов. Трудно найти французскую семью, где не пили бы красного вина, не ели бы багета знаменитого, и где после обеда десерт не начинался бы с сыра. Это впитывается буквально с молоком матери, потому что кормящие матери тоже позволяют себе иногда пропустить стаканчик или половину стаканчика красного вина, не видя в этом большого вреда.

Ведущий (непатриотично). Вот теперь понятно, почему у нас так любят водку.

Лямина. Собственно, в чем наша проблема? Размыты понятия о том, что такое русская кухня. Между тем, французская кухня, при всем своем фантастическом разнообразии, имеет незыблемое основание: бережное отношение к феномену еды. Скажем, знаменитый сыр «Рокфор», делают только из молока овец, а у овец очень короткий период лактации, около полутора месяцев; соответственно, в определенные месяцы этого сыра будет много, в определенные месяцы его будет мало. Но французы никогда не пойдут на индустриализацию процесса; сыр должен вызреть в определенной пещере и в определенное время. Его нельзя продать раньше, потому что потребители его вернут, сказав: вы нам, пожалуйста, вот это за вон то не выдавайте. Нормандия страна яблок, следовательно, производство сидра, следовательно, производство кальвадоса. Горная область Гаронны — это прежде всего полудикие кролики, которых нельзя приручить, потому что тогда исчезнет их особый вкус. Около горы Сан-Мишель, которую все знают как туристический объект, есть знаменитые бараны, которые пасутся на лугах, заливаемых морем, солончаках. Вкус этой баранины нельзя подменить. Любой француз его вам опишет, и сразу поймет, та эта баранина или не та. Мне кажется, что это отношение к еде как к национальному культурному феномену и есть то, на чем держится французская кухня. А значит, в известном смысле, и Франция.