Иннокентий посмотрел на Шурика оценивающе и ответил, что не хочет это обсуждать. Шурик, видимо, не прошел кастинг. Расстроился. Ложечка для молочной пенки выпала из рук.
– Ты когда расстроен, у тебя из рук все валится, – прокомментировал Иннокентий. – Случилось что-то?
Шурик очень не хотел объяснять, что его задел просто напросто взгляд собеседника, поэтому взял и ляпнул сгоряча про весь свой день. Про утро, про пары, про Ивана, про погоню, ментов, Андрея. Только не стал рассказывать их заключительный диалог. Вовремя заткнулся, заметив, как смотрит на него Иннокентий.
– Саш, ты хоть сам-то ногу смотрел?
Вместе они пошли в туалет осматривать ногу Шурика. Синяк успел налиться красивым бордовым пятном, которое в тусклом свете выглядело жутковато. Наступать на ногу Шурику больно не было, боль просто преследовала его где-то на заднем фоне, и он не обращал на нее ни малейшего внимания. К боли привыкнуть легко, особенно к такой – от ударов. Когда все детство ты возвращаешься из школы с синяками и ссадинами, до одной несчастной ноги дела нет.
– Свитер приподними, я ребра посмотрю, – попросил Иннокентий.
Шурик подтянул свитер и попытался отрешиться от ситуации. Ему было не очень комфортно демонстрировать свое тело, пусть даже по такой понятной нужде.
– Сходил бы ты на рентген, а? – Иннокентий выглядел обеспокоенно. – Синяков я не вижу, раз болит, может быть перелом.
Шурик очень не хотел идти в больницу. Не только из-за наркотиков. Если окажется, что у него перелом, начнутся всякие процедуры, его каждый день будут осматривать несколько пар безразличных глаз. Назначат мерзкие препараты. Только-только он нашел себе занятие по душе – и тут нате, приехали.
– Вижу, что не пойдешь, – нахмурился Иннокентий. – Смотри, если завтра легче не будет, иди обязательно. Окей?
Шурик кивнул, а сам подумал про это самое «завтра». «Сегодня» почти закончилось, а на следующий день свою жизнь он не планировал. Жутковато было представить, как он сядет на соседний с Иваном ряд и будет слушать ботаничку. Жучки-паучки, а на фоне всего этого воспоминание о взгляде, полном не то похоти, не то чего еще похуже.
В одиннадцать Иннокентий снабдил его бутербродом (сказал, что Крис велел вручить непременно) и отправил домой. Но домой Шурик не пошел. Вместо этого он позвонил Павлушке – обаятельному торговцу травой, адскими смесями и – когда праздник – марками.
– Привет, подъедешь к дому? Я куплю немного.
Павлушка готов был приехать куда угодно. Вот уж где доставка бесплатная, так это у них – у ребят, промышляющих дурью.
Денег у Шурика было совсем мало. Скрепя сердце, он добавил стольник, врученный накануне Крисом. Нужно было взять по максимуму. Закупиться, так сказать, впрок. Павлушка смеялся и предлагал поехать к нему, но на эту сказочку Шурик уже припас отмазку. Мол, сегодня предки объявили комендантский час, если не объявится, поднимут весь район на уши. Павлушка, продолжая хихикать, отвалил и уехал.
Поднимаясь, Шурик машинально двигал лицом вкривь и вкось, изображая всевозможные гримасы. Разминка перед боем. Ему предстояла суровая, безумная ночка, и он готовился к ней, как мог.
– Мам, можно тебя на пару слов? – Шурик отобразил губами, глазами и одной бровью необходимую смесь эмоций. Мать расшифровала это как смущение.
– Давай, – согласилась.
На кухне был отец – очень кстати. Дважды разыгрывать представление Шурик не смог бы.
– Мам, пап, я вам должен кое-что сказать, – Шурик сел на свободный стул и печально опустил голову. Явился с повинной. – Я принимаю наркотики.
Мать охнула, отец отреагировал стоически. Не зря двадцать лет на заводе с пьяными сослуживцами.
– Уже больше года, – продолжил Шурик, опустив голову еще ниже. Самую драматическую часть он решил оставить на потом. – Я вам не говорил, потому что думал, что сам справлюсь. И хотел бросить.
Он поднял голову и посмотрел маме в глаза с таким выражением, которое бывает у котенка, когда тот просит еду, а ему подсовывают корочку апельсина.
– Они меня побили, – Шурик закрыл глаза и отвернулся. Мол, вот-вот заплачу, но при вас не хочу.
Мать бросилась обнимать блудного сына, отец полез на полку за водкой.
– Сыночек, родной, да мы все знали, – призналась мама, гладя Шурика по голове. Шурику эти поглаживания никогда не нравились, но сейчас он терпел, зная, что надо продолжать до конца.
– Я им сказал: «Все, больше не буду». Они предлагали и предлагали. И я тогда опять отказался. И они меня после вуза. Прямо там.
Отец громко прокашлялся.
– Так они прямо у вас там торгуют? – сурово уточнил он.
– В группе у нас один, – признался Шурик. – Как первую сессию я завалил, он и пришел. Мол, поможет расслабиться, будешь лучше запоминать.
Ложь переплеталась с правдой так плотно, что Шурик сам в нее верил. Иначе не поверят предки – что поделать, хорошая роль просто так не дается. Ему даже стало жаль себя. Взял и попался на удочку мерзких одногруппников-дилеров.
– Я им говорил, а они обещали вам рассказать и дяде, – не унимался Шурик. – И фотографию сделали. Я покупал-покупал, а потом деньги-то закончились, ну, и сказал им, что все.