Темная алхимия

— Профессиональные. — Сильвия задумалась: — Ты сказал — обаяние МИ-6. Возможно, его работа в сфере международных отношений, пусть даже канцелярская…

Резко зазвонил сотовый телефон на ремне Свитхарта. Тот поднес к уху трубку, пробормотал приветствие. Прислушиваясь к обрывкам разговора, Сильвия поняла, что он говорит с Люком или Гретхен, своими ассистентами из Лос-Анджелеса.

— Откуда она, говоришь? — переспросил Свитхарт.

Из телефона послышалось неразборчивое бормотание, будто внутри динамика сидели крошечные бурундуки.

— Так, это потом, а сейчас немедленно соедини с ней, — приказал Свитхарт и резко нажал кнопку на телефоне. Он повернулся к Сильвии, открыл было рот, но его прервал голос в трубке. Взволнованный женский голос, с сильным акцентом:

— Не называйте мое имя.

— Хорошо, если так вам будет удобнее, — согласился Свитхарт.

— Я слышу эхо — вы говорите по громкой связи? Вы сейчас один?

— Я с напарником, — Свитхарт кивнул, точно собеседница могла его видеть, и продолжил: — Насколько я понимаю, вы работали вместе с одной личностью в Датской лаборатории. — Произнося это, он нацарапал на бумажке для Сильвии: «Гисла Шмидт — работала с Палмер».

— Да. — Шмидт помедлила и выдала краткую историю своего сотрудничества с Палмер. Они работали вместе пять лет назад. Зоотоксины. Во время этих экспериментов несколько сотрудников довольно долго болели. — Шмидт пояснила: — Мне нездоровилось три дня. Мышечное напряжение, боли в груди, затрудненное дыхание, ноги онемели, я испугалась до смерти — и тут мне позвонила она. Посочувствовала, спросила, как мои дела, я ответила, что неплохо, потому что еще жива. Она стала задавать вопросы. Когда я почувствовала недомогание? Где возникли первые болевые ощущения — в животе или в голове? Насколько быстро мне стало хуже? Рвало ли меня? Даже спросила, много ли рвало и сколько раз. Как моя голова? Что я чувствую? Ей были нужны подробные и точные симптомы.

Когда я сказала, что мне неприятно об этом рассказывать, она извинилась. Но продолжила настаивать. Говорила, это нужно для отчета, таковы требования внутренней безопасности лаборатории, стандартная процедура. Я это понимаю. И я не думала об этом, а через два дня кто-то из руководства звонит мне. Ему нужен отчет. «Стандартный», говорит. Когда я говорю, что уже ответила ей на стандартный опросник, он говорит, что понятия не имеет, о чем я толкую. Он говорит, что она, наверно, проводит собственное исследование, потому что ничего не слышал о лабораторном опроснике.

— Вы сообщали кому-нибудь еще об этом случае? — спросил Свитхарт.

— Конечно, — Шмидт поколебалась, — заведующий отделом был в курсе, он сказал, что пойдет к заместителю директора лаборатории. — Она помолчала. — Мне неприятно об этом говорить.

— Я понимаю, но это очень важно.

— Зря я позвонила.

— Мы признательны за вашу откровенность, вы нам очень помогли.

Шмидт тяжело вздохнула.

— На этом все и кончилось.

— Мы ничего об этом не знали.

— А ничего и не случилось. Все списали на неисправности вентиляции, распыление токсичных культур. Месяцем позже она заявила, что уезжает в Англию. И уехала через две недели.

— И никакой реакции со стороны руководства?

— Никакой, — ответила Шмидт, — она делала это и с другими. Заражала, а затем выспрашивала подробности об их болезни, симптомы. Она будто каннибал — принимает тебя, как дорогого гостя, кормит-поит, но лишь для того, чтобы откормить, а потом убить.

— Позвольте уточнить. Вы сказали, что директор лаборатории проигнорировал жалобы на вашу коллегу.

На этот раз молчание затянулось почти на минуту:

— Когда я повешу трубку, не пытайтесь найти меня. Я больше не смогу с вами говорить. — В трубке слышалось ее дыхание; наконец она сдалась: — Как у вас говорится? Высокопоставленные друзья? Кому-то в верхах очень нравится доктор.

После того, как Гисла Шмидт повесила трубку, воцарилось молчание. Затем Сильвия сказала:

— Мне начинает казаться, что если в твою жизнь вошла Кристин Палмер, то все меняется. Ты никогда не будешь прежним.

Сильвия одна, в своем доме. Трясущимися руками она открывает дверцу шкафа. Ее одежда аккуратно развешана — слева брюки, посередине рубашки, справа жакеты. Одиннадцать пар туфель стоят в ряд.

Она закрывает дверцу и сталкивается лицом к лицу со своим отражением.

Но это не ее лицо, не ее волосы.

Кто ты?

Бледно-золотистая кожа, светлые волосы, длинная тонкая шея. Руки вытянуты вперед, в пальцах зажат шприц.

Что ты ищешь?

Грех!

Кто-то стучит в дверь. Она хочет закричать, позвать на помощь, но слишком поздно, они уходят. Она один на один с этой женщиной…

Сильвия резко проснулась и села в кровати. Она часто дышала, почти задыхалась, вся мокрая от пота. Сон. Это всего лишь сон. Держи себя в руках.

Номер в отеле. Лондон. Свитхарт.

Послышался шорох. Обернувшись, она заметила красные цифры на электронных часах — 2:31 ночи.

Она встала, стараясь успокоиться, и словно лунатик направилась к двери. Снова звук, резкий щелчок за дверью в коридоре.

Ее пальцы сомкнулись вокруг дверной ручки, повернули, толкнули.