Темная бездна

Примерно тогда же я сидел с заплывшими от синяков глазами на кровати. Шторы были опущены, чтобы ослепительный свет не бил мне в лицо. Разложив на коленях пачку моих любимых «Знаменитых чудовищ», я вырезал из журналов самые лучшие картинки. Потом, вооружившись скотчем, стал приклеивать картинки на стенах, над письменным столом, на дверцах стенного шкафа — в общем, всюду, где держала клейкая лента. Когда я наконец закончил свой труд, моя комната превратилась в миниатюрный музей чудовищ. С одной стороны на меня смотрел Призрак Оперы Лона Чейни, с другой — Дракула Белы Лугоши, с третьей — Франкенштейн Бориса Карлоффа и Мумия. Вокруг кровати я развесил мрачные черно-белые снимки со сценами из «Метрополиса», «Лондона после полуночи», «Уродов», «Черного Кота» и «Дома на холме призраков». На дверцах стенного шкафа был коллаж из разнообразных чудовищ: сражающийся со слоном Имир Рэя Харрихаузена; гигантский паук, преследующий Сжимающегося Человека; Горго, переправляющийся вброд через Темзу; Гигантский Человек с лицом, исполосованным шрамами; Тварь из Черной Лагуны с жабрами и, наконец, летящий Родан во всей красе. Над моим письменным столом было особое, если хотите, почетное место: там были вкрадчивый светловолосый Родерик Ашер в исполнении Винсента Прайса и худой кровожадный Дракула Кристофера Ли. Когда мама заглянула в мою комнату и увидела, что я сотворил, ей пришлось прислониться к притолоке, чтобы удержаться на ногах.

— Кори! — вскричала она. — Сейчас же сними со стен весь этот ужас!

— Но почему? — возмущенно спросил я. Швы на моей нижней губе натянулись. — Ведь это моя комната!

— Конечно, но от этих ужасных созданий, которые смотрят на тебя со всех сторон, у тебя начнутся ночные кошмары!

— Ничего со мной не случится, — успокоил я маму. — Правда ничего.

Она милостиво уступила, и картинки остались висеть на стенах.

Иногда у меня действительно случались кошмары, но главными действующими лицами в них бывали только Брэнлины, а не существа, украшавшие мои стены. Меня успокаивала мысль, что они охраняют мой сон и не позволят Брэнлинам пробраться ко мне в комнату через окно ночью, а днем они вели со мной долгие разговоры в те тихие часы, когда мне нужно было призвать на помощь все свои силы и терпение, чтобы противостоять миру, который боится того, чего не понимает.

Я никогда не боялся своих чудовищ. Они всецело находились в моей власти. Я спокойно спал в темноте, и они никогда не переступали проложенных меж нами границ. Мои чудовища не по своей воле появились на свет с болтами в шее, чешуйчатыми крыльями, жаждой крови, бурлящей в жилах, или обезображенными лицами, от которых хорошенькие девушки в страхе шарахались прочь. Мои чудовища не были воплощением зла — они просто стремились выжить в этом суровом мире. Глядя на них, я думал о себе и своих друзьях. Нескладные, некрасивые, избитые, но непобежденные — все они были изгоями, ищущими себе место среди мировых катаклизмов: совершаемых маньяками поджогов, амулетов, распятий, серебряных пуль, ядерных бомб, реактивных истребителей и огнеметов. Они были несовершенны и героически переносили свои страдания.

Я расскажу вам о том, что испугало меня на самом деле.

В один прекрасный день в стопке журналов, которые мама собралась выбросить, я отыскал старый номер «Лайф». Усевшись на крыльце, я принялся перелистывать страницы. Бунтарь улегся у моих ног, слышалось стрекотание цикад в кронах деревьев, небо было неподвижно, как на картине пейзажиста. В журнале были фотографии того, что случилось в Далласе, штат Техас, в ноябре 1963 года. На первом снимке улыбающийся президент едет вместе с женой в длинном черном открытом лимузине и машет рукой толпе. Следующий снимок разительно отличался от первого: изображение на нем было размыто. Конечно, я видел по телевизору, как убили человека по фамилии Освальд, и помнил, каким тихим был выстрел, совсем не страшный звук хлоп, в общем, ничто по сравнению с оглушительным, как пушечная канонада, грохотом шестизарядных револьверов Мэтта Диллона в «Дымящемся ружье» [12]Я вспомнил, как кричал Освальд, падая на пол. Ушибив ногу о камень, я, бывало, кричал гораздо громче.