Темная бездна

Забавно, что иногда смотришь на людей, которые подарили тебе жизнь и ввели в этот мир, и видишь в них самого себя. Тогда ты понимаешь, что каждый человек является своего рода компромиссом с природой. От мамы мне достались тонкий легкий костяк и волнистые темно-каштановые волосы, а от отца я получил голубые глаза и заостренный нос с горбинкой. У меня длинные пальцы моей матери, «артистические» руки, как она любила говорить, когда я высказывал недовольство, что мои пальцы слишком тонки, густые брови моего отца и маленькая расселинка его подбородка. Я мечтал проснуться однажды в облике Стюарта Уитмена из «Полосы Симарона» или Клинта Уокера в «Шайенне». Истина заключалась в том, что я был тощим, неуклюжим ребенком среднего роста и заурядной внешности, однако я мог воплощать себя в них обоих, закрывая глаза и задерживая дыхание. И потому, невзирая ни на что, в фантазиях я выслеживал нарушителей закона вместе с ковбоями и детективами, которых нам каждый вечер показывали по телевизору, а также в лесах, которые начинались сразу позади нашего дома, помогал Тарзану сражаться со львами, в одиночку воевал с нацистами, уничтожая их. В нашу небольшую компанию входили такие ребята, как Джонни Уилсон, Дэви Рэй Коллан и Бен Сирс, но меня едва ли можно было назвать заводилой. Когда я начинал волноваться во время разговора, мой язык прилипал к гортани, и тогда я просто был вынужден помалкивать. Мои друзья были примерно одного со мной возраста, роста и темперамента, и мы старались не лезть на рожон, будучи весьма жалкими воинами.

Именно потому, думаю, я и начал писать. Занялся исправлением ошибок, если вам будет угодно назвать это так. Исправлением ошибок как попыткой изменить сложившиеся обстоятельства в свою пользу, чтобы создать такой мир, каким он должен быть по твоим собственным представлениям, а не таким, каким он был сотворен. В реальном мире у меня не было силы — в моем мире я становился Геркулесом, срывающим с себя цепи.

Одну черту, знаю точно, я унаследовал от моего деда Джейберда, отца моего отца, — страсть к познанию окружающего мира. Ему было семьдесят шесть лет, но он был крепок, как вяленое мясо, невоздержан на язык, к тому же имел невыносимый характер. Он постоянно рыскал по окрестным лесам вокруг своей фермы и часто приносил домой нечто, заставлявшее мою бабушку Сару падать в обморок: змеиную кожу, пустые осиные гнезда, даже мертвых животных. Он любил разрезать всяких тварей перочинным ножом и разглядывать внутренности, извлекая их кровоточащие кишки прямо на газеты. Однажды он подвесил на дереве дохлую жабу и пригласил меня понаблюдать, как мухи пожирают ее труп. Бывало приносил домой дерюжный мешок, набитый листвой, вываливал все его содержимое в гостиной и начинал тщательно изучать каждый листик через лупу, записывая замеченные между ними различия в одну из сотен своих блокнотов. Он хранил окурки сигар и высушивал плевки жевательного табака, собирая их в специальный стеклянный флакон. А то просто часами сидел в полной темноте и смотрел на луну.

Может, он был сумасшедшим. Возможно, сумасшедшими и называют всех тех, у кого внутри еще остается магия и волшебство, хотя они давно уже не дети. По воскресеньям дедушка Джейберд читал мне комиксы и рассказывал истории о доме с привидениями, который был в маленькой деревушке, где он родился. Он мог быть придирчивым, глупым и мелочным, однако он зажег во мне огонек ожидания и жажду чуда, и с помощью этого света мой взор простирался далеко за пределы Зефира.

В то утро, еще до восхода солнца, я завтракал с родителями в нашем доме на Хиллтоп-стрит, а на дворе был 1964 год. Везде на земле ощущались тогда ветры перемен, но меня это совсем не беспокоило. В ту минуту я лишь хотел заполучить еще стакан апельсинового сока и помнил, что должен помочь отцу в делах, прежде чем он отвезет меня в школу. Потом, когда завтрак подошел к концу и все тарелки были вымыты, после того как я вышел на холод, чтобы поздороваться с нашим Бунтарем и накормить его любимой подливкой, мама поцеловала нас с папой, я надел подбитую овечьей шерстью куртку, взял свои учебники, мы с отцом вышли из дома и направились к нашему старенькому чихающему грузовичку-пикапу. Бунтарь следовал за нами на некотором расстоянии, но на углу Хиллтоп и Шоусон-стрит он неожиданно вторгся на территорию Бодога, доберман-пинчера, принадлежавшего семье Рэмси, и под громкий лай разгневанного хозяина вынужден был дипломатично отступить.

Перед нами простирался мирно спавший Зефир, в небесах светился белый серп луны.