«Святейшество, позвольте мне пригласить его, – уверенно сказал Государственный Секретарь, – Вы увидите его своими собственными глазами».
Они пригласили парня, и он появился в кабинете, нисколько не смущенный присутствием могущественных лиц Папы и Кардинала. Сантини отличался величавым ростом метр девяносто, гордой осанкой, ледяные глаза нагоняли страх. Кроме того, от него исходила безопасность, отраженная в чертах лица: он был уже зрелым человеком, невзирая на возраст. Он подошел к Папе уверенно, оказался намного выше, Понтифик смотрел ему в грудь. Молодой человек опустился на колени и поцеловал Папское Кольцо, глядя в глаза Святого Отца, который, на удивление, выдержал ледяной взгляд Сантини. Он стоял на коленях, пока Папа не дал ему разрешение и не позволил расположиться в кабинете.
«Почему ты смотришь подобным образом?»– спросил Папа у Сантини.
«Потому что мне нужно понимать, кому служить и кто распоряжается моей жизнью!» – ответил молодой человек, почти легкомысленно.
Однако этот парень понравился Папе, он спросил его еще: «И что ты понял обо мне?»
«Что Вы, Святейшество,– отвечал он, – хороший человек. В связи с этим, я вверяю Вам свою жизнь и мое служение, даю Вам клятву послушания и верности, Мой Святой Отец».
Сантини опустился на колени, отвел взгляд, прежде всего в знак послушания и в полноте смирения перед сильным.
«Вставай Томмазо, – сказал Папа, – мне было приятно смотреть в твои глаза: я видел твою Веру перед твоей силой. Тебе мое благословение, Решатель».
Это было официальное назначение, не было никаких письменных документов, ни и даже Папских декретов; Решатель был тысячелетним секретом, который не имел славы, известный только избранным. Судьба Решателя в том, что бы служить, не ожидая ничего взамен, жертвуя всем для выполнения поручений. Сантини, в своих задачах, будет сопровождаться группой людей, выбранных им самим, и хранить эту огромную тайну. Он поклялся в верности и послушании Папе, его люди поступят так же, но только с ним. Решатель мог встречаться с Папой Римским и Государственным Секретарем Ватикана, однако, ни один из Совета не мог приблизиться к этим важным персонажам. Ему была гарантирована индульгенция, и даже будучи священником, он был освобожден от служения, в связи с чем он не мог практиковать священство. Тем не менее, он оставался священником, человеком Церкви. Сантини знал, что с его назначением он начнет новую жизнь, единственную, которую ему разрешат. С этого момента альтернативой может быть только отлучение или смерть. Государственный Секретарь, будучи тем, кто лучше знал секрет Совета, взял инициативу, заранее согласованную и уполномоченную Папой.
Он обратился к Сантини: «Томмазо, с этого момента ты назначаешься и получаешь звание Решателя, но ты еще не готов, твой учитель не успел завершить твою подготовку. Итак, твое обучение будет завершено мастером Джованни Сантини, братом твоего деда».
«Братом Паскуале? – спросил удивленно Сантини. – Возможно, это ошибка, я забочусь о Брате Паскуале, он … старый!»
«Да, он
Государственный Секретарь попросил Папу разрешения войти специально приглашенного Джованни Сантини. Проворный монах был взволнован, он не входил в Ватикан уже много лет, но еще больше его волновало назначение Решателем многообещающего и молодого племянника. Он опустился на колени перед Папой и поцеловал его Кольцо, Папа не хотел этого, но тот сделал это без каких-либо усилий. С той же ловкостью он выпрямился, демонстрируя силу. Приветствовав Государственного Секретаря, расположился рядом с Сантини.
«Мне сообщили, Ваше Превосходительство, что вы сами были Решателем?» – спросил Папа Брата Паскуале.
Решатель мог претендовать на звание Превосходительства, как Епископы или Монсеньоры, за заслуги и служения, оказанные в пользу Папы, так называемые
«Да, Ваше Святейшество, – ответил монах, – с тридцати семи до шестидесяти девяти».
«Хорошо! Я убедился в великих ваших делах, – подтвердил Понтифик, а затем спросил. – «Чувствуете ли вы готовность завершить подготовку Томмазо?»
Монах кивнул с сияющими глазами, это задание почитал сверх меры. Будучи избранным для деликатной задачи, он вернулся обратно на двадцать лет.