Темная Дейзи

– Что? Кто это? – доносится голос из темноты. Но это не моя мать села в кровати. Это мой отец, похоже, не меньше нас удивленным своему присутствию там. Через несколько секунд Нэнси тоже садится, снимая маску для сна и вынимая беруши, а затем щурится в нашем направлении. Увидев отца рядом с собой, она практически выпрыгивает из кровати.

– Все не так, как выглядит, – шепчет она нам.

– Именно так, – вздыхает отец, обхватывая голову руками.

Я онемела от мысли о моих разведенных родителях, спящих в одной постели.

Конор снова покашливает: – Случилось несчастье… и я думаю, вам лучше спуститься в кухню, когда вы… – Я боюсь, что он скажет «оденетесь». – Будете готовы, – произносит он и мы оставляем их.

Внизу на кухне настроение сменилось с недоверия на страх. Бабушку прикрыли чем-то вроде красной с белым скатерти, а мои сестры разглядывают поэму о нашей семье.

– Мел был у нее в руке, – говорит Роуз.

Бабулин почерк очень красивый и выразительный, все поэмы в ее детских книгах она писала чернилами от руки. Когда-то я пыталась писать так же, наклонными и соединенными буквами, но у меня никогда не получалось хорошо. У бабушки было на это объяснение, как и на все остальное: – Конечно, у всех нас разный почерк. Как отпечатки пальцев или ДНК, он напоминает нам, что мы индивидуальны. Наши мысли и чувства принадлежат нам и они уникальны. Я не вижу мир в точности как ты и это нормально, мы не созданы, чтобы всегда думать и чувствовать одинаково. Мы не овцы. Соглашаться с кем-то это выбор, попробуй это запомнить. Не трать жизнь попусту, стремясь быть как кто-то, реши, кто ты, и будь собой.

– Не думаю, что поэму написала бабушка… – говорю я. – Это не похоже на ее почерк. Может, кто-то просто хотел сделать вид…

– Невозможно точно сказать, кто это написал, – перебивает Роуз.

– Но зачем бабушке писать такое? – спрашивает Лили. – И если она всех нас так ненавидела, зачем вообще приглашать нас сюда?

– Я не развита не по годам, – говорит Трикси, моя одаренная и чудесная племянница, глядя на строки о себе. Я почти испытываю облегчение, когда мои родители входят в комнату, смахивая на парочку подростков, застуканных за гаражом.

– О, нет, – говорит отец, бросаясь к бабушке и откидывая ткань, которой ее прикрыли. Его реакция выглядит наигранной, и собака снова начинает рычать.

– Все будет хорошо, Фрэнк, – говорит моя мать, становясь рядом с ним, все еще в своей черной шелковой пижаме. Сочетающаяся черная маска, без которой она не может спать, тоже все еще на ней. – Мы справимся с этим вместе. – Это странные слова от нее учитывая, что они провели порознь последние двадцать лет. Я задумываюсь, не пьяна ли она до сих пор.

Мы смотрим, как мои родители обнимаются перед нами впервые с 1988-го. Люди держатся друг за друга крепче, если им кажется, что реальность от них ускользает. Момент начисто прерывает плачущая девочка.

– Я хочу домой, – всхлипывает Трикси.

– Почему бы тебе не посмотреть телевизор в гостиной? – говорит Лили. Телевидение всегда было заменой родителям в доме моей сестры, но она раздражается, когда Трикси поворачивается ко мне за утешением.

– Все будет хорошо, я обещаю, – говорю я, задумываясь, правда ли это. – Очень грустно, что бабушка умерла, и мы все будем по ней скучать. Ты иди к телевизору, а я подойду через минуту. – Люди склонны видеть то, в чем нуждаются, и слышать, что хотят, по моему опыту. Трикси кивает, снова вытирая слезы рукавом розовой пижамы и покидая комнату.

Как только она исчезает, обсуждение поэмы на стене продолжается. Я слушаю перепалку остальных о ее значении и о наших дальнейших действиях, не удивляясь, что никто не интересуется моим мнением. Как самая младшая в семье, я привыкла, что никого не волнуют мои мысли. Я немного погружаюсь в мысли и замечаю восемь вырезанных овощей, все еще лежащих на кухонном столе. У них такие жуткие мины, на которые бабушка явно потратила много времени. Среди них тыквы, кабачки и редька, потому что ей всегда нравились хэллоуинский фольклор и традиции больше, чем коммерческая версия ее любимого дня.