Темная дикая ночь

и как сильно он мне нужен прямо сейчас, с направленным на меня взглядом и помогающий мне справиться со всем этим, шаг за шагом.

— …так что вопрос на самом деле в том, чтобы буквально схватить их за шкирку и орать в лицо, что они обязаны полюбить Рэйзора, — продолжает Остин, — причем независимо от того, что тот делает. И да, прямо в первой сцене. Это потом поможет им простить его за последующие действия.

Я киваю, а в голове каша. В том, о чем он говорит, вроде бы есть смысл.

Но при этом и ни капли нет.

И, блядь, я понимаю, что пропустила бóльшую часть его пояснений, но я не могу не начать спорить.

— Просто я считаю…

Тяжело вздохнув, Лэнгдон раздраженно смотрит в сторону Остина.

— У нас на это нет времени.

— Нет-нет, — отмахнувшись от Лэнгдона и обаятельно улыбаясь, говорит Остин. — Пусть говорит.

Я с трудом нахожу слова, несколько долгих мучительных секунд внезапно пытаясь вспомнить, о какой именно сцене мы вообще говорим.

— М-м…

— Начало… — терпеливо подсказывает Остин.

Несколько раз кивнув, я продолжаю:

— Я предпочитаю, чтобы все осталось, как в книге.

Лэнгдон насмешливо бормочет себе под нос:

— Ну вот и сюрприз.

Я резко поворачиваюсь к нему.

— Прошу прощения? — мое сердце бьется так сильно, что я начинаю дрожать. — Разве это не адаптация книги? Я не одну неделю редактировала эту сцену, чтобы все было правильно.

Лэнгдон саркастически улыбается.

— Сколько тебе лет? — наклоняясь вперед и облокачиваясь на локти, спрашивает он.

Я сажусь.

На панно изображена девушка с канистрой бензина, держащая в руках спичку.

— Двадцать три.

— Двадцать три, и ты написала книгу, которая кому-то понравилась. Ну а теперь ты все стала понимать в Голливуде, — щелкнув пальцами, он откидывается на спинку кресла. — Честно говоря, не понимаю, зачем я здесь.

Температура моей крови превысила кипение. Что он сейчас сказал?

— Я тоже не понимаю, зачем, — наконец выдаю я подрагивающим голосом. — Тебе сорок пять, и ты написал только один адаптированный сценарий для крупного фильма, собравшего в прокате меньше одиннадцати миллионов. Наш бюджет в десять раз больше.

Лэнгдон делает глубокий вдох, от чего становится похожим на дракона, который вот-вот изрыгнет пламя.

— Я занимаюсь инди-фильмами, и это перспективная ниша, которая позволяет мне…

Остин пытается засмеяться, но получается резкий вопль.

— Лэнгдон, остановись. Не звезди. Лола просто говорит, как чувствует. Это все для нее в новинку, — он поворачивается ко мне и успокаивающе говорит: — Что-то из этого — и да, я понимаю, насколько это трудно — ты должна доверить нам. Мне. Лэнгдону. Доверить процесс. Как думаешь, сможешь? — он кивает и улыбается, будто я уже согласилась.

Я же потрясенно смотрю на него.

— Превосходно, — заявляет он. — Мы самую-самую малость изменим первую сцену, и бах! На экранах появится созданный тобой мир!

* * *

Остаток встречи был таким же ужасным. Лэнгдон наконец справился со своим раздражением, но вся моя история оказалась порезанной на перемешанные между собой куски. Исчезли диалоги, которые я так люблю. В сценарии стали красоваться сцены, которые мне и в голову бы не пришло включить в книгу. Не то чтобы я сильно трясусь над своей работой, но так много изменений просто не имеет смысла. И мы будем продолжать делать это и завтра. И послезавтра.

Я заказала еду в номер и переоделась в пижаму, когда на часах еще не было и восьми вечера. Эрик позвонил во время нашего короткого перерыва на ланч, и мы договорились созвониться еще раз в пятницу, когда поеду домой. Судя по голосу, он вроде не собирался меня прикончить. Но я знаю, что по приезде затаюсь в своей писательской пещере.

Черным безжизненным пятном в центре мягкой кровати лежит мой телефон. Мне хочется позвонить Оливеру и попросить его поболтать со мной, чтобы отвлечься от этого вымораживающего безумия, но воздух при каждом моем вдохе проходит только полпути по горлу и тут же спускается обратно.

Он нужен мне здесь. У меня список дел длиной в пять километров, но от одиночества я чувствую беспокойство. Такая сильная потребность в нем — и так скоро — кажется настоящим помешательством. Большую часть дня вместо работы над сценарием я провела в желании вернуться в Сан-Диего.

Но я не хочу разговаривать с Оливером по телефону, потому что чувствую панику, которую нереально толком сформулировать: по поводу нас с ним, книги, фильма, всего происходящего в целом… И по этой же причине я не могу написать ему смс, ведь уложить эту бездну в несколько слов на экране маленького гаджета — банально и нелепо. Я настолько странно и безрассудно скучаю по нему. Меня тянет уехать отсюда и быть этой ночью с ним. Оливер нужен мне в этом номере, и я точно знаю: он тут же, не раздумывая, приедет сюда, стоит мне только попросить. Успокоит меня, рассмешит, и его подначивания сведут мое помешательство на нет. Отвлечет какой-нибудь ерундой: пушистой штучкой, надевающейся на кончик ручки, яркой пластмассовой слинки[48]. Чем-нибудь дурацким и бесполезным.