Темная душа: надо память до конца убить

Перемахивая через ступеньки, она влетела вверх по лестнице, разделась до нижнего белья, забралась в кровать. Свою кровать, пахнущую свежестью, ее собственными духами и Джерри, только им, без примеси постороннего, отвратительного запаха. Лежала и молилась, чтобы уснуть, чтобы не думать, чтобы не видеть тот сон, который в последнее время снится все чаще. Кошмар, выпивающий к утру все силы.

Утром Кэт спустилась вниз разбитая. Бесшумно, быстро прошла мимо двери, прикрывающей вход в комнату с разобранной кроватью. Сегодня она опять ночевала одна. Джерри к ней не поднялся. Значит, либо спал там, на провонявших чем-то чужим простынях, либо в гостиной на диване.

– Ты сбегаешь? – он был на кухне, пил что-то из кружки, стоя у раковины.

– Я боялась разбудить тебя, вдруг ты пришел поздно и не выспался, – она была напряжена, как натянутая струна. Но сумела остановиться и открыто взглянуть на него, не выдав себя.

– Я поздно пришел, – Джерри поднес парящую кружку ко рту. Он мерил ее ледяным, презрительным взглядом, словно удивляясь, откуда взялась в его доме эта женщина.

– Джерри, – Кэт чувствовала, как злая обида закипает в ней. Они стояли друг против друга, как два врага, а расстояние между ними превратилось в поле боя, – скажи, почему кровать в той спальне не заправлена?

– Я спал там днем, – лениво дернул он плечами, – а что?

Кэт с отвращением отвернулась и направилась к входной двери, не ответив ему. В след ей полетел короткий смешок.

Собственное отражение в зеркальных стенах лифта, когда она ехала вниз, не понравилось Кэт. Не понравились скользкие взгляды портье и лифтера внизу в фойе. Поймав такси и усевшись на заднее сиденье, она посмотрела наверх на окна квартиры Джерри. Запах, который она учуяла в спальне, не желал отвязываться. Неожиданно для себя самой девушка расплакалась.

Несколько дней она прожила, постоянно ощущая где-то вблизи эту приторную парфюмерную вонь. Вскоре в галерее случилось происшествие, которое расставило все по своим местам. Мимо нее, стоявшей в фойе галереи, вихрем пронеслась Мэри, возвращавшаяся с обеденного перерыва. На ходу, атташе, бормоча, вытянула банкноту из выреза блузки. Кэт повернулась ей вслед, чуть не упала. Ее обдало волной знакомой вони. Так приторно-слащаво пахли духи Мэри Карлтон.

Глава 19.

Шотландия, XIX век.

Анна вернулась назад через двадцать минут. Катриона лежала в той же позе, в которой мать ее оставила. Анна наклонилась над ней – девушка беззвучно дышала. Она протянула пальцы к высокому лбу дочери, но задержала руку, не дотронулась, отошла.

– Надо затопить очаг, иначе к утру замерзнем, – напомнила она себе полушепотом.

У камина была солидная горка дров, у решетки валялось огниво. Анна выгребла из топки золу, развела огонь. Сбегала на улицу к тачке, прихватила горсть свечей. Зажгла их и расставила на поверхности стола. Снова вышла, в чугунный чан набрала из колодца воды, который хоть и был разрушен, но не пересох. Повесила чан над огнем. Вытерла руки о передник. Катриона во сне заметалась, застонала, но скоро успокоилась. Анна посмотрела на дочь.

– Здесь должна быть люлька, – ей понравилось говорить с самой собой. Собственный голос ее ободрял.

В углу был свален старый хлам. Анна взяла свечу, стала рыться в куче, среди всякой всячины отыскала деревянную игрушечную лошадку, большой черпак, который сгодился бы в готовке. Детская кроватка с высокими бортиками была там же. Анна выволокла ее на середину комнаты. Немного грязная, но справная, не сломанная. Нужно только отмыть и она послужит новорожденному. Внутри кроватки среди засушенных листьев и цветов лежала тряпичная кукла. Анна взяла ее в руки, долго смотрела на нее. Затем подошла к очагу и бросила куклу в огонь. Маленькая фигурка, наряженная в платьишко из лоскутков, вспыхнула.

– Мама, – донеслось от кровати.

Анна, вздрогнув, посмотрела туда. На нее глядели из темноты блестящие глаза, в которых стояло горе.

– Мама, где он? – надрывно спросила Катриона, силясь сесть.

– Деточка, – осмысленный, тон, которым заговорила дочь, напугал Анну хуже самых жутких ее воплей. – Милая моя, опять ты за свое. Он придет, я тебе обещаю. Он придет.

– Когда? – Катриона жалобно раскрыла свои огромные, печальные глаза. Сознание вернулось к ней. – Я жду, мама, жду, жду. Когда придет мой? Скажи ему, мне больно. Мне тут больно. Жжет, мама.

Она хотела указать на грудь, но не смогла – рука была привязана.

– Почему больно, мама?

Анна в два шага оказалась у кровати.

– Это любовь, дочка. Тебе больно потому, что ты любишь.

– Люблю?..

– Любишь. Заболела им, своим Бойсом. Поедает тебя любовь, как недуг. Ну, разве ты сумасшедшая, если любишь всем своим существом?

– Люблю…

Анна, плача, упала к ней на грудь, затряслась от рыданий. Катриона притихла, будто хотела, чтобы мать выплакалась.

– Больно, – услыхала Анна, немного успокоившись. Поднялась, утирая нос. Искусанные губы дочери мелко дрожали. – Больно.