Тёмная физика (четыре тома под одной обложкой)

Том записал в тетрадку, что рассинхронизация по времени двух миров связана с тем, что волшебство способно откатывать энтропию назад. Накопилось разницы чуть меньше века: Фейнману только 17, Швингер пару лет назад закончил среднюю школу, а Дайсон вообще почти сверстник этому телу!

Уже потом, Том специально проверит: как и в его мире, пять лет назад Гейзенберг получил Нобелевскую премию (в этом мире она тоже есть) за создание квантовой механики, а следом отметили Шрёдингера и Дирака. Борна (авт.: Макс Борн, один из создателей квантовой механики. Нобелевскую премию получил в 1954) тоже продинамили, как и там...

А пока просто предположил, что миры похожи (в конце концов, язык же идентичен, а он почти полностью формируется "случайно", запечатлевая в себе яркие события. Например, из вариантов "картечница", "митральеза" и ещё бог знает каких, прижился "пулемет". И этот процесс постоянный. Так что в разных мирах языки не могут быть похожими, и даже минимальное отличие можно уловить), но различия всё-таки должны быть, игры с энтропией не могут не оставить следа.

Но это всё глобально и мало касается бытовых мелочей. Настоящая жизнь, как оказалось, не наполнена шансами козырнуть своими знаниями об устройстве мира. И дело тут не в том, что Тому стало бы совестно "воровать" ещё не открытые разработки - учёные в этом смысле заточены на конкуренцию и весьма беспринципны, для них слова "я был первым" значат больше, чем для олимпийских чемпионов. Только первые получают не только почести и славу, но и, главное, признание а с ним и финансирование исследований! А без финансирования, как известно, наукой заниматься трудновато. В этом-то как раз и была главная проблема: Том Марволо Риддл - сирота, живущий в приюте. Социальные лифты в Лондоне тридцатых годов имеют лишь кнопку "вниз". Да, в общем-то не только в Британии так...

Так что обживаться переселенец начал осторожно. Очень осторожно. Сразу решил, что о глобальном пока думать рано.

Из-за того, что Том весьма серьёзно воспринял предупреждение старика в красном, имени которого он так и не спросил, шокированный историей, обживаться в новых условиях он начал не с того, чтобы попытаться обуздать силу иных измерений, а с того, что постарался как можно больше узнать о себе прошлом. Как выяснилось, он-прежний был не самым популярным ребёнком, поэтому даже простое "привет" частенько заканчивалось либо непониманием, либо откровенной грубостью, а, если это был кто-то постарше, то и вовсе тумаком. А это очень злит, особенно если ты всё ещё считаешь себя взрослым. Впрочем, с каждым конфликтом с детьми, это чувство постепенно утрачивалось и вместо "детей бить нельзя" всё чаще побеждало желание дать сдачи мелкому сопляку. Но пока что даже те, кто старше этого тела, попадали в категорию "дети".

Первое и самое очевидное открытие сделано благодаря банальному осмотру доставшегося тельца, и оно не воодушевляло. Оказалось, парня били и секли. Спина исполосована довольно глубокими рубцами, а внимательный взгляд и последующие ощупывания легко определили неправильно сросшееся ребро. Очевидно, что первое - это от администрации, а второе - от кого-то из приютских. И если жестокость детей понятна, хоть её и тяжело принять, то вот настолько глубокие шрамы от порки у ребёнка - это более чем странно. Никто из взрослых, на первый взгляд, не производил впечатления садистов и маньяков. Хотя, обстановка располагала.

Обстановка... Похоже, старый аврор был не совсем прав, говоря, что есть два отдельных мира, разделённых по признаку волшебности. Есть ещё приют Вула, отделённый от остального мира по признаку серости. Этой цели служили огромные ржавые железные ворота, что отсекали приют от остального Лондона. Том отметил иронию, которую в 30е годы двадцатого века мало кто бы оценил: буквы "wool" над воротинами, прочитанные со стороны приюта как loow, что через почти сто лет на интернет-сленге будет означать "Literally Out Of Words", то есть "буквально нет слов", как нельзя лучше описывает обстановку за высокой решёткой приютского забора.

Тоску нагонял и пустой дворик с редкими клочками пожелтевшей травы (жара стояла аномальная) и квадратное неоштукатуренное здание. Кладка оставлена обнажённой как снаружи, так и изнутри (исключение - только жилые комнаты, да и те лучше бы не оклеивать этими пожелтевшими от времени обоями, а оставить кладку - так хоть был бы какой-то намёк на дизайн, а не обветшалость). Привычных ровных потолков не было в принципе - всюду только неструганные рёбра стропил. Дизайн полов, очевидно, прорабатывал какой-то помешанный на шахматах или шашках тип - чередующаяся чёрная и белая (точнее, посеревшая) плитка лишь усиливала общее впечатление угнетения от обстановки. И кругом запах пыли, который осенью обязательно сменится на дыхание плесени и затхлости.