Темная игра смерти. Том 2

Бракосочетание доктора Хартмана и старшей сестры Олдсмит прошло незаметно и было зарегистрировано филадельфийским гражданским судом в присутствии сестры Сьюэлл, Говарда, Нэнси и Джастина. По-моему, они хорошо смотрелись вместе, хотя некоторые и утверждали, что у сестры Олдсмит грубое и невыразительное лицо.

Доктор Хартман тоже внес свою лепту в общий фонд переезда на новое местожительство. Ему потребовалось некоторое время, чтобы продать свои акции и ценные бумаги, а также избавиться от дурацкого нового «порше», которым он так гордился. Но после уплаты необходимой суммы в трастовые фонды для обеспечения двух его предыдущих жен он все же смог внести в наше предприятие сто восемьдесят пять тысяч долларов. Учитывая, что доктору Хартману предстояло уволиться, этого на ближайшее время должно было хватить.

Однако это по-прежнему не решало проблему ни с покупкой моего старого дома, ни с приобретением дома Ходжесов. Я более не собиралась позволять чужим людям жить рядом с собой. По своей глупости Вардены не додумались застраховать жизни детей. Говард получил десятитысячный полис за страховку собственной жизни, но эта сумма была смешной по сравнению с ценами на недвижимость в Чарлстоне.

В конечном итоге проблема разрешилась благодаря восьмидесятидвухлетней матери доктора Хартмана, которая все еще пребывала в добром здравии и проживала в Палм-Спрингс. Это случилось в первый день Великого поста, когда во время очередной операции доктор узнал о внезапной эмболии, происшедшей у его матери. В тот же день он вылетел на Западное побережье. Похороны состоялись в субботу, седьмого марта, но некоторые юридические проволочки заставили Хартмана задержаться до одиннадцатого числа, и он вернулся домой только в среду. Общая сумма сбережений матери составила четыреста тысяч долларов. Мы переехали в Чарлстон неделей позже, в День святого Патрика.

Перед тем как покинуть север, нужно было позаботиться о нескольких мелочах. Я чувствовала себя уютно в своей новой семье с Говардом, Нэнси и маленьким Джастином, а также со своими будущими соседями – доктором Хартманом, сестрой Олдсмит и мисс Сьюэлл, однако ощущала недостаток определенных мер предосторожности. Доктор был низеньким человеком, не выше пяти футов пяти дюймов, к тому же худым. Говард же, хотя и производил впечатление своим ростом, был чрезвычайно медлителен и тучен. Требовались, по меньшей мере, еще двое-трое мужчин для того, чтобы я могла чувствовать себя защищенной.

Так появился Кали, которого Варден привел ко мне в больницу непосредственно перед нашим отъездом. Он оказался настоящим гигантом – около семи футов ростом и весом фунтов двести восемьдесят, с мощными буграми мышц. Калли не отличался умом, речь его была почти бессвязной, зато двигался он быстро и упруго, как огромный хищник. Говард объяснил, что Калли, до того как его посадили за убийство семь лет назад, работал помощником лесничего. В прошлом году он вышел из заключения и был взят на самую тяжелую и грязную работу – корчевал пни, сносил старые строения, расчищал снег, асфальтировал дороги. Калли не жаловался, и полицейский надзор за ним уже был снят. Говард сообщил Калли, что того ждет уникальное деловое предложение, хотя это и было выражено более простыми словами. Мне же принадлежала мысль привести его в больницу.

– Это твоя будущая хозяйка. – Говард указал на кровать, где лежали останки моего тела. – Ты будешь служить ей, защищать ее и отдашь за нее свою жизнь, если потребуется.

Калли издал хриплый рык.

– Эта старая уродина еще жива? – осведомился он. – На мой взгляд, она уже сдохла.

И тогда я вошла в то, что якобы называлось извилинами его мозга. За исключением основополагающих инстинктов – голода, жажды, страха, гордости, ненависти и стремления доставлять удовольствие, основанного на смутном желании принадлежать кому-нибудь и быть любимым, в его остроконечном черепе больше ничего не было. Последнее стремление я взяла за основу и расширила его. Последующие восемнадцать часов Калли просидел в моей палате. Когда он ушел помогать Говарду укладывать вещи и готовиться к отъезду, в нем уже мало что осталось от прежнего громилы, кроме роста, силы, быстроты и желания нравиться. Нравиться мне.

Я так никогда и не узнала: Калли – это имя или фамилия?

Когда я была молодой, у меня имелась одна слабость, с которой я ничего не могла поделать, – любые путешествия сопровождались для меня приобретением сувениров. В Вене моя страсть к магазинам очень быстро стала поводом для бесконечных шуток Нины и Вилли. Уже много лет я никуда не ездила, но мое пристрастие к сувенирам так и не исчезло полностью.

Вечером шестнадцатого марта я заставила Говарда и Калли отправиться в Джермантаун. Его удручающие улицы казались мне пейзажем какого-то полузабытого сна. Убеждена, что Говард, несмотря на обработку, чувствовал бы себя неуютно в этом негритянском квартале, если бы не присутствие Калли.