Темная икона

Теплый круг света вырвал из мрака самый обычный подвал, оказавшийся мастерской: на верстаке были свалены кисти, палитры и бутылочки с разного рода жидкостями – прозрачными, желто-маслянистыми, мутно-белыми. Поблескивали в свете лампы молоточки, гвозди, резаки. На дальнем конце верстака лежали шприцы с бурыми ошметками в колбах, пара скальпелей. Отец Серафим взял со столешницы маленькую записную книжку, полистал. Коля заглянул через его плечо: старомодным угловатым почерком строился небольшой столбец из имен.

- «Ковалев Виссарион 1865-1929… Детциг Герда Генриховна 1835-1940…» - прочел вслух священник. – Список усопших...

Он полистал книжицу – остальные листы были пустыми – и сунул ее за пазуху.

- А это зачем? – прошептал Коля, удивленно глядя на скальпели и шприцы.

- Смотри, – священник указал в глубине подвала на низкую тумбу около верстака с тарелкой, наполненной, как показалось сначала Коле, короткими сушеными колбасками. Но приглядевшись, он чуть не вскрикнул – это были ссохшиеся человеческие пальцы, и в мягком свете лампы стали отчетливо видны сине-коричневые ногти. Рядом с тарелкой лежали фаланги, почти лишенные плоти, а возле тумбы стояло жестяное ведро, наполненное тошнотворной серо-черной массой, источавшей невыносимую кислую вонь.

- Черт… – прошептал Коля. – Чем она тут занималась?

- Рисовала, – убежденно ответил священник.

- Ту самую икону?

- Именно. Я в этом уверен.

- А это все зачем? Шприцы, пальцы… Господи боже…

Священник открыл рот, чтобы ответить, но в этот момент в дальнем темном углу подвала что-то слабо зашуршало. Серафим поднял лампу и выхватил большой банный ковш светлого дерева, опирающийся длинной ручкой на пол.

- Мыши... – кинул Коля.

Ковш дернулся, качнулся, и его полушарие вдруг развернулось к Коле и отцу Серафиму, явив не впадину, а самое настоящее лицо – белое, с вялыми нечеткими чертами лица. То, что было рукоятью, медленно приобретало очертания шеи и руки, вмурованной в деревянную стену подвала.

- Ах ты сука..! – воскликнул Коля и невольно схватил священника за руку.

- Матушка-богородица заступница… – проговорил Серафим, мелко и быстро крестясь.

Существо будто прорастало из стены – вскоре высунулось тощее колено, а рядом проклюнулись кончики тонких слабых пальцев. Оно дрожало и дергалось, словно пыталось выдраться из деревянной обшивки; набрякшие веки с трудом приподнимались. Его лысая голова торчала уродливым грибом-наростом, и Коля видел, как что-то пульсирует под тонкой кожей, поросшей слабыми белыми волосками, как у новорожденного крысеныша. По морде твари пробежала дрожь, оно тихо заныло и заплакало, и Коля увидел, как черты на несколько секунд исказились и сложились в лицо соседа Ивана Ивановича. Существо дернулось, выпростало вторую руку из стены, и снова на пару мгновений сменило личину – теперь на Колю смотрела Нина с ее пухлыми щечками и ямочками.

- Ах ты, блядь..! – Колю охватила ярость.

Он схватил молоток с верстака и бросился к твари. Ударил ее прямо по мягкой голове с тошнотворно просвечивающей розовой кожей; брызнула мутная жидкость, мало похожая на кровь. Тварь не кричала, она продолжала тихо всхлипывать и поднывать, приоткрывая рот и толчками выплевывая слова:

- Вы… пус… тит… Ско..ро… У…ста…ла

- Не трогайте это, Николай! – крикнул поздно спохватившийся священник. – Они только этого и ждут! Чтобы вы потеряли самообладание!

Он схватил его за рукав и вырвал рукоять из его слабой дрожащей руки.

- Пойдемте! Не стоит тут задерживаться, нечистое место!

Когда они вышли из избы Агнессы, Колю повело, и он прислонился, согнувшись, лбом к бревенчатой стене. Его мутило, в голове зудело нытье твари, и, наконец, его вырвало бурным потоком на свежий снег.

- Ничего, это ничего… успокаивающе бормотал Серафим и совал Коле преогромнейший чистый носовой платок в клетку. – Природа-то человеческая противится мерзости этой… Вот и тошнит вас.

Они добрели до ближайшей колонки, где Коля с удовольствием, несмотря на морозец, плеснул себе в лицо, и потом долго и жадно глотал ледяную воду. Потом Серафим, пощипывая бородку в своем привычном задумчивом жесте, шел рядом и говорил:

- Я думаю, что Агнесса взялась исполнить свое обещание – отомстить Богу, и для этой цели она написала свою адописную икону. Хотя, наверное, вряд ли ее можно так назвать… Знаете, что такое адописная икона?

- Нет.

- Легенды раньше ходили, что некие богохульники рисовали чертей на иконах, а сверху наносили изображения святых, Богородицы и Иисуса. И человек, купивший такую икону, молился, получается, нечистому. Но в случае с Агнессой все, очевидно, еще хуже. Свою икону, как я думаю, она писала для Сатаны. Рисовала она хоть и с помощью привычных материалов – я увидел на столе бутылочки с лаком и левкасом, но в качестве красок использовала все же свою кровь. Может, что-то еще, но точно не обычные краски. То, что у нее вышло, предназначалось, очевидно, иконостасу особой церкви, где вовсе не Бога славят – цифры и выемка под тябло наводят на эту мысль.