Темная харизма Адольфа Гитлера

Однако подобное спокойное отношение кардинально менялось, когда под сомнение был поставлен личный авторитет Гитлера как абсолютного диктатора нацистской партии. Именно это произошло в ноябре 1925 года, когда северная группа нацистских деятелей обратилась к Грегору Штрассеру с просьбой внести поправки в политическую программу, которую Гитлер с Дрекслером разработали в 1920 году. Штрассер охотно за это взялся, но некоторые из предложенных им нововведений — скажем, перераспределение земли — противоречили стремлению Гитлера сделать партию нацистов более привлекательной в деловых кругах. Поэтому Гитлер созвал экстренную партийную конференцию, которая состоялась 14 февраля 1926 года в городе Бамберг на севере Баварии, на которой наряду с мюнхенскими сторонниками Гитлера — Эссером, Штрайхером и Федером — присутствовали Штрассер и Геббельс.

Разумеется, Гитлер не вступал в дебаты со Штрассером. Два часа он морализировал, отстаивая свое — а значит, и нацистское — неизбежное несогласие с изменениями, которые Штрассер и его сторонники хотели внести в программу. Геббельс был абсолютно подавлен. Его расстроили не так взгляды Гитлера, считавшего уничтожение большевизма одной из основных задач нацистов — сам Геббельс планировал сотрудничать с Советами в борьбе с так называемой еврейской властью на Западе, — а сам характер проведения конференции. Гитлер выступал, его сторонники согласно кивали головами, затем произошел короткий обмен мнениями, сжатое выступление Штрассера — и все. Программа осталась слово в слово такой, какой ее записали в 1920 году.

Геббельс писал, что чувствовал себя и Штрассера «бедными родственниками, рассыпающими бисер перед свиньями», а также, что «больше не может всецело доверять Гитлеру»^‹21›. Он был «в отчаянии». Но у него было ощущение, что Гитлер ограничен в своих действиях своими мюнхенскими товарищами по партии, и потому считал, что для Штрассера и его сторонников остался один выход — поговорить с Гитлером напрямую.

Вера Геббельса в то, что проблему можно решить, если отстранить от Гитлера его «подлых» советчиков, является красноречивым примером отношения, которое вскоре станет повсеместным в нацистском государстве. Мысль о том, что «если бы только Гитлер знал», все было бы по-другому, станет важным предохранительным клапаном для режима, стремившегося уберечь своего вождя от критики. Удивительно не то, что у Геббельса сформировалось такое отношение еще на ранней стадии развития нацизма, а то, что возникло оно вопреки очевидным фактам, свидетельствовавшим о прямо противоположном. И не было никаких «подлых» лиц, которые вычитывали бы в Бамберге Штрассера и Геббельса за их ошибки. Их вычитал сам Гитлер. Так отчего же Геббельс считал, что разговор с Гитлером что-либо изменит? Уже тогда Адольф Гитлер был абсолютно не способен хоть чем-то поступиться в вопросах, которые считал по-настоящему важными.

Объяснение довольно просто: Геббельс в своем воображении наделял Гитлера теми качествами, которые хотел в нем видеть. Геббельс понимал, что он — часть политической структуры, которая наделила вождя абсолютной властью, и единственным способом изменить политику партии — было изменить точку зрения вождя.

Гитлер все это понимал. И хотел поскорее заделать трещину, возникшую в его отношениях с Геббельсом, очевидно, осознавая потенциальную ценность этого 28-летнего радикально настроенного интеллектуала для нацистской партии. Поэтому Гитлер написал Геббельсу и пригласил его выступить в Мюнхене в апреле 1926 года. В результате отношение Геббельса к Гитлеру совершенно поменялось. Геббельс даже не попытался переубедить Гитлера в вопросах, обсуждение которых так расстроило его в Бамберге. Наоборот, он совершенно поддался силе гитлеровского обаяния. «Я люблю его, — пишет он в своем дневнике. — Он все прекрасно продумал. Такой блестящий ум может быть моим вождем. Я даже склоняюсь к большему: он — политический гений»^‹22›. Вскоре после этого он напишет: «Адольф Гитлер, я люблю тебя, потому что ты велик и прост одновременно. Это именно то, что называется гениальностью»^‹23›.

Критики^‹24› Геббельса утверждали, что он изменил свое мнение о Гитлере, поскольку прельстился привилегиями и властью, которыми нацисты — и в первую очередь Гитлер — обладали в Мюнхене, в отличие от группы Штрассера на севере. Но записи Геббельса в дневниках и его поведение в то время свидетельствуют, что он искренне верил в то, что нацизм — не просто политическая партия, а целое движение, а Гитлер не просто политический вождь, а скорее почти религиозный пророк. И Геббельс решил отказаться от позиции Штрассера о важности тонкостей в политике, а вместо этого полностью положиться на суждения Гитлера во всех важных вопросах.