Темная харизма Адольфа Гитлера

Бломберг и остальные военные руководители не были толком осведомлены о том, насколько глубок антисемитизм Гитлера и нацистов. К примеру, Людвиг Бек, начальник Генштаба сухопутных войск, в письме своему другу утверждал, что вопрос о том, кого из евреев исключать из ассоциации военных ветеранов, а кого нет, «должны решать сами члены ассоциации, и делать это с большим тактом»^‹18›. Он также писал: «Я знаю, что зачастую бывшие офицеры запаса, не являющиеся арийцами, добровольно уходят в отставку для того, чтобы не подвергать неприятностям ни себя, ни других». Таким образом, Бек попытался представить антисемитизм нацистов просто как проверку хороших манер.

«Существовали определенные антисемитские настроения в Англии, Франции, Италии и Германии, — говорит Иоганн-Адольф Кильмансегг, тогда молодой армейский офицер. — Но это не имело ничего общего с фундаментальной концепцией уничтожения евреев… И хотя принимаемые по отношению к ним меры становились все более жестокими [в тридцатые годы], никто не мог себе даже представить, во что все это выльется»^‹19›. Тем не менее действия армейского руководства в поддержку нацистского режима в этот период зашли значительно дальше, чем описываемый Кильмансеггом «традиционный» антисемитизм. Высшее командование, включая Людвига Бека, согласилось с тем, чтобы офицеры проходили инструктаж по «расовой гигиене» и «расовой биологии»^‹20› в соответствии с нацистской идеологией.

И все же армейские офицеры, такие как Бломберг и Бек, были в принципе согласны с Гитлером по поводу существования большевистской угрозы и также считали, что Германия должна бороться за свою независимость — даже если для этого придется завоевывать восточные страны в поисках новых земель для империи. Впереди лежал долгий путь: от принятия этой идеи до достижения поставленной цели. В связи с этим Гитлер активно использовал свою старую концепцию — стремление «исправить ошибки Версальского договора», которое, как дымовая завеса, должно было скрывать его истинное желание — развязать войну с СССР. В то время практические последствия военного вторжения на территорию Советского Союза в ближайшие несколько лет вводили в ужас многих немецких офицеров. А вот попытка аннулировать условия Версальского договора казалась гораздо менее пугающей. К примеру, Людвиг Бек в речи, произнесенной в присутствии Гитлера в октябре 1935 года в Kriegsakademie, выразил надежду на то, что немецкие офицеры правильно понимают свой «долг» перед «шефом вермахта [то есть Адольфом Гитлером], который прилагает все усилия для того, чтобы сбросить „оковы Версаля“»^‹21›.

После совместного ужина с Гитлером Бек пришел к выводу, что у него нет никакой личной привязанности к фюреру. По его искреннему убеждению — резко контрастирующему с чувствами его начальника Вернера фон Бломберга — Гитлер не отличался ни малейшей харизмой. Но это не имело значения. Гитлер поддерживал армию всеми возможными способами. Перевооружение шло быстрыми темпами, всеобщий воинский призыв был восстановлен в марте 1935 года, и в демилитаризованную Рейнскую область были введены немецкие войска в 1936 году. Беку было совершенно все равно, обладал ли харизмой человек, благодаря которому все это стало возможно, или нет.

Тем не менее многое еще предстояло преодолеть на пути полного освобождения от «оков Версаля». Одним из самых вопиющих наследий договора оставалось отделение Восточной Пруссии от остальной Германии. Коридор между этими землями контролировали поляки, а порт Данциг, расположенный в пределах коридора, находился под суверенитетом Лиги Наций. «В молодости я лично посетил Данциг, — говорит Ульрих де Мезьер, бывший в то время армейским офицером, — потому что у меня в этом городе жила тетя, и я считал Данциг безусловно немецким городом. Все мы надеялись, что этот вопрос можно решить путем переговоров. И если бы Польша была готова к переговорам по этому вопросу, возможно, не было бы даже войны с Польшей». То, что де Мезьер, давший это интервью через много лет после окончания Второй мировой войны, все еще считал, что «переговоры» могли бы решить вопрос Данцига и Польского коридора, лишний раз подчеркивает глубокую уверенность определенных кругов в том, что перевооружение было направлено лишь на то, чтобы вернуть Германии государственные территории, принадлежавшие ей до 1914 года. К концу 1937 года среди людей, служивших Гитлеру, произошел раскол. Все они понимали, насколько глубоки его антисемитские и антибольшевистские убеждения, многие разделяли их в большей или меньшей степени. Но при этом часть из них — в том числе Шахт и целый ряд высших чинов вооруженных сил — шли за Гитлером преимущественно из рациональных соображений. Иные же — такие как Геринг и многие другие убежденные нацисты — выполняли приказы фюрера не только потому, что разделяли его идеологию, но и потому, что целиком и полностью принимали его харизматичное лидерство. Для них вера была важнее голых фактов. И, само собой разумеется, именно такими людьми хотел окружить себя Гитлер.