Темная комната

Рождественская вечеринка, скорее всего, в самом начале войны. В высокогорном доме фюрера собрались все: Геринг, Шпеер, Борман, их жены и дети. Снимали в помещении. Пленка черно-белая, но вся покрыта пылью, будто запорошена. Адольф Гитлер сидит в окружении детей, они смотрят в объектив и улыбаются. Смущенным, робким ребятишкам в кожаных брючках и вульгарных юбочках кому четыре, кому пять, кому шесть лет. Но они тоже улыбаются ему, Гитлеру, и разговаривают с ним. Фильм немой, и Миха не слышит, что дети говорят, но он видит, что они его не боятся. Он им нравится. В кадр вбегает девочка, хочет ему что-то сказать, и он, подняв брови и весь обратившись в слух, слушает ее с простодушным выражением лица. Бог-отец или любимый дядюшка, ласковый и добрый. Он смотрит не в камеру, а исключительно на детей.

– Боже!

Мину бросает в дрожь, когда Миха ей это показывает.

Спустя несколько часов, уже на рассвете, она застает его в кухне.

– Я могу принести из больницы снотворное. Попрошу Сабину, и она мне выпишет.

– Все хорошо.

Зевая и потягиваясь, Мина заваривает ему чай, массирует голову, и за это он ее обожает. Ибо ему известно, что она не понимает, почему коротенький эпизод с Гитлером вызывает у него ночные кошмары, а изображения Бельзена, Дахау и Аушвица – нет. При виде их он плачет; она видела его слезы. Но из-за них он не теряет сон, не сидит, не курит с пересохшим горлом в кухне до рассвета.

Так не должно быть.

Если бы Миха мог решать, от чего испытывать боль, он бы выбрал иное.

* * *

Миха знает, что Мина не обрадуется, услыхав о его планах. Они ведь собирались пойти в поход, с палаткой. Отправиться на юг, к солнцу.

– Я уже подала заявку на отпуск, Михаэль. Я копила деньги.

– Прости. Прости меня. Мы поедем потом.

– Когда?

– Летом. Откажись от отпуска, и летом мы будем долго отдыхать. Махнем в Турцию.

Он говорит так потому, что знает, как ей этого хочется: Миха в Турции, Миха в гостях у ее родни. Мина смотрит сквозь него.

– Да, да.

Чуть позже он застает ее за чтением путеводителя.

– Куда ты еще поедешь? В Минск, а потом куда?

– На юго-восток. Под Припять.

– А опа Аскан там был?

– Думаю, да. Похоже.

Миха садится к ней на кровать. Мина продолжает читать, пролистывая страницы с фотографиями.

– Ты волнуешься?

Спрашивает, не глядя на него. Миха пожимает плечами. Она не настаивает.

Белоруссия, Пасха 1998-го

Миха ждет у главного входа. Мина сказала, что отпросится на полдня и придет проводить. Он наблюдает, как она лавирует на велосипеде между машин. Вечереет, тени становятся длиннее. Мина ставит Миху в нужную очередь за билетом и, немного с ним постояв, отправляется бродить по залу.

Он отыскивает ее в главном зале, перед табло с расписанием.

– Я купил билеты.

– А я нашла твой поезд. Он вон там.

Под крышей над их головами летают голуби. На вокзале пахнет хлебом и кофе, а еще мочой. Они отыскивают свою платформу, поезд уже подали, и Миха садится. Мина смотрит, как он пробирается на место, машет через окно. Он знает, ей хочется поскорее все закончить, она не может придумать, что сказать. Он пробирается к выходу и уговаривает ее ехать домой.

– Сходи в бассейн. Позвони какой-нибудь подруге, сходите в сауну.

Она заходит к нему в вагон и обнимает. Целует.

– Твои любимые.

И протягивает ему пакет с претцелями. Еще теплые, восхитительно пахнущие. Миха смотрит ей вслед. Дойдя до конца платформы, Мина машет рукой, а потом сбегает вниз, перепрыгивая через ступеньки.

* * *

Берлинский Остбанхоф забит до отказа, но в купе новенького поезда пусто. Миха успевает почитать газету, подремать, хоть еще и рано. Когда он ближе к вечеру просыпается, поезд подъезжает к границе Германии. В купе появился второй пассажир. Он старше Михи, у него худое лицо и квадратные очки с толстыми линзами. В ответ на Михину улыбку он кивает. Приходит контролер, проверяет паспорта и билеты, и поезд, грохоча, снова набирает ход. Польша. Но пейзаж за окном не меняется. Михе не верится, что все это происходит с ним. Съев один из Мининых претцелей, он ложится спать.

* * *

В Минске настоящее пекло. «Жаркая выдалась Пасха, – говорит таксист. – На удивление». Миха сначала общается с ним по-английски, потом пытается заговорить на немецком, но снова переходит на английский. Миха рассказывает, что едет на юг, но таксист не отзывается. Проехав несколько улиц, он показывает Михе, где хороший ресторан. Дальше они едут молча.