Темная лошадка

Три месяца назад я пришла сюда, как беженка. Безработная, бездомная, никому не нужная, нелюбимая, брошенная. И все это поделом. Два года я не работала по специальности, причем почти все это время скиталась по больницам, где доктора в меру сил старались поправить ущерб, нанесенный моему телу в тот день, у вагончика братьев Голем. Собрали по осколочкам кости, залатали разодранную кожу; словно трехмерную головоломку, заново вылепили левую сторону моего лица. А вот с психикой вышло не столь успешно.

Надо было что-нибудь с собой делать, покуда я не добралась до того самого ножа. И потому я ответила на объявление «Требуется конюх» в «Сайдлайнз», журнале по коневодству, который выходил два раза в месяц.

Странная штука жизнь! В предопределение верить не хочется. Если верить, надо признавать существование изощренно-жестокой высшей силы, иначе как объяснить насилие над детьми, извращенцев, СПИД, гибель хороших людей на боевом посту? Однако случайным поворотам судьбы я не устаю дивиться.

Оказалось, что телефонный номер из того объявления принадлежал Шону Авадону. Шона я знавала сто лет тому назад, во времена моего увлечения верховой ездой, когда я была балованной, взбалмошной девчонкой из Палм-Бич, а он – неуправляемым двадцатилетним шалопаем, который тратил семейный капитал на лошадей и безумные загулы с такими же смазливыми юнцами из Швеции и Германии. Мы дружили, и Шон часто повторял, что дружба с ним восполняет мне отсутствующие чувства юмора и стиля.

Семьи наши жили по соседству, на обращенном к озеру Уорт берегу узкого острова. Отец Шона был магнатом в области недвижимости, а мой – адвокатом всех самых влиятельных мошенников Южной Флориды. Землевладелец и крючкотвор, и у каждого по неблагодарному отпрыску. Мы с Шоном сблизились на почве родительского неодобрения и любви к лошадям. Друзья по несчастью, вдвоем против всего мира.

Все это казалось далеким, как полузабытый сон. Столько всего произошло с тех пор. Я уехала из Палм-Бич, исчезла из той жизни. Потом, выражаясь метафорически, прожила другую жизнь и умерла. А потом ответила на объявление «Требуется конюх».

Ту работу я не получила, но мне досталось другое. Как бы ни были заторможены мои реакции, я все же заметила жалость в глазах Шона, когда мы встретились в баре. Я была бледной тенью той девушки, которую он знал двадцать лет назад, – тенью столь жалкой, что даже из гордости не могла притвориться психически нормальной. Наверное, откажи он мне, это могло стать последней каплей. Если бы я вернулась домой, в съемную квартиру, то постаралась бы добраться до разделочного ножа.

Но Шон взял меня за шкирку, как бродячую кошку (очень часто повторяющееся в моей жизни сравнение), поселил у себя в домике для гостей и попросил подготовить к зимнему сезону пару коней. Утверждал, что моя помощь ему необходима. Его бывшая партнерша (по совместительству любовница) сбежала в Голландию с конюхом, а без помощника он как без рук. Послушать его, так выходило, будто он предлагает мне работу. А на самом деле это была просто отсрочка моего смертного приговора.

Прошло три месяца. Я все еще размышляла о самоубийстве, каждый вечер доставала из ящика прикроватного столика пузырек викодина и высыпала таблетки на ладонь. Я смотрела на них, пересчитывала и думала о том, что одной таблетки достаточно, чтобы утолить физическую боль, не оставлявшую меня ни на день после «инцидента», как называл это мой адвокат. (Инцидент – какое стерильное, опрятное слово! Маленькая неувязка, которую легко выделить из полотна жизни и удалить. Насколько не похоже на то, как воспринимала случившееся я.) Итак, одна таблетка утолит боль. Тридцать положат ей конец навсегда. А у меня набралось уже триста шестьдесят таблеток.

Каждый вечер я смотрела на них, затем ссыпала обратно во флакон, а флакон убирала на место. Так ни одной и не приняв. Мой ежевечерний ритуал.

А в качестве ежедневного ритуала я три месяца подряд приходила в конюшню Шона и занималась его лошадьми. Оба ритуала успокаивали меня, но совершенно по-разному. Таблетки были связаны со смертью, и каждый вечер, не приняв ни одной, я одерживала победу. А лошади ассоциировались с жизнью, и каждый проведенный с ними час был отсрочкой казни.

Довольно рано, еще в детстве, я пришла к выводу, что есть в моей душе лишь мне одной принадлежащее место, маленький островок покоя в самой глубине моего существа. Некоторые находят в себе этот «дом души» путем медитации, молитвы или занятий йогой. А мне он открывается, когда я верхом на лошади. Моя религия – искусство конной выездки.

Выездка – дисциплина, рожденная на поле боя в древние времена. Боевых лошадей учили точности движений, чтобы помочь седоку не только уйти от врага, но и атаковать. Спустя много веков поле брани сменилось ареной для показательных выступлений, а сама выездка превратилась в нечто вроде конного балета.