Темная магия

— Честь! — уже громче сказала Катя, но тут же опять понизила голос: — Неужели это так важно?

— Да, — тихо, но твердо сказал Брахт. — Честь есть у тебя и у меня, и я не хочу идти на смерть обесчещенным. И еще я не хочу, чтобы ты отказывалась по простой прихоти от своей судьбы.

Ответа Кати Каландрилл не расслышал, ибо вовремя нашел еще одну подушку. Ему стало жарко и душно. Он даже подумал, что разочарует Джехенне, задохнувшись раньше срока. Но вдруг он услышал Катин смех и похмыкивания Брахта. Кибитка уже не скрипела. Баррикаду из подушек кто-то потряс, и до его горящих ушей долетел голос Брахта:

— Мы ничего не скрываем, Каландрилл. Не прячься от нас.

Он с облегчением сбросил с себя подушки, с удовольствием глотнул свежего воздуха и тут заметил в занесенной руке кернийца еще одну подушку и, улыбнувшись, запросил пощады.

— Я подумал, — начал он, — я подумал…

— Понятно, — сказал Брахт. — Ты очень тактичный человек.

— А Брахт — человек чести, так что можешь спать спокойно, — закончила Катя.

И в голосе ее прозвучали любовь и уважение, словно она пела гимн своему избраннику. Засыпая, Каландрилл пытался представить себя на месте Брахта. А буду ли я когда-нибудь в подобном положении? — подумал он, когда уже сон, как умелый вор, отобрал у него явь.

Утром он удивился, что спал, а не провел ночь в бдении подле обреченного на смерть товарища или в размышлениях о своей собственной судьбе. Он спал и проснулся только на рассвете от грубых голосов лыкардов. Когда он открыл глаза, то увидел стража, манившего его к себе.

Их вновь поодиночке отвели на реку умыться, и он все присматривался к пробуждающемуся стану. Солнце, едва поднявшись над горизонтом, предвещало яркий день. Утренняя дымка еще цеплялась за землю между кибитками, где бегали дети, а вдоль реки умывались люди. Когда его вновь привели в кибитку, там уже их ждала еще одна корзина с хлебом и фруктами, сыром и кувшином воды.

Позавтракав, узники сидели в ожидании решения своей судьбы.

Когда рассвет перетек в утро, полог кибитки откинулся и их вывели на улицу. С дюжину воинов окружили узников и отвели в центр поселения, где их уже дожидались Джехенне, драхоманны, стоявшие чуть позади предводительницы, и небольшая группа лыкардов, мужчин и женщин. Все были серьезны. Они, словно по ранжиру стояли на площади, образованной кибитками. Остальные — как показалось Каландриллу, все население становища — в молчании наблюдали за ними с расстояния.

— Родственники погибших, — пробормотал Брахт, кивая в сторону тех, кто стоял ближе всех к Джехенне. — Было бы неплохо, если б она позволила мне сказать пару слов.

Эскорт остановился, пропуская узников вперед. Джехенне долго в молчании рассматривала их. Под лучами солнца рыжие волосы ее горели огнем; бляхи, украшавшие кожаное одеяние, переливались. Левая рука небрежно лежала на эфесе меча, правая была сжата в кулак. В глазах ее поблескивало леденящее кровь злорадство, на губах играла хищная улыбка.

— Суд свершился, — провозгласила она наконец, медленно, словно упиваясь каждым словом, как гурман во время пира. — За оскорбление, нанесенное мне, за убийство лыкардов, за то, что ступил он на пастбища наши, Брахт ни Эррхин приговаривается к смерти.

Она замолчала. Молчал народ. Даже лошади присмирели. Где-то закаркала ворона.

Не сводя глаз с лица Брахта, словно выискивая малейший намек на страх, она продолжила:

— Отсюда тебя уведут и распнут. — Она подняла правую руку и раскрыла кулак, в котором блеснули гвозди — длинные, острые, с большими плоскими шляпками. — Вот чем ты будешь пригвожден к древу Ахрда — и да судит тебя бог! Возжелает он, и гвозди сии не удержатся в древе, и тогда ты свободен. Если же ты виновен, висеть тебе на них до тех пор, пока не освободит тебя от мучений смерть, и кости твои будут доказательством твоей вины. Таков приговор.

Брахт резко выдохнул сквозь сжатые зубы, но лицо его оставалось бесстрастным, и ни тени страха не промелькнуло в его глазах, хотя смуглая кожа кернийца слегка побледнела. Он лишь склонил голову и, глядя ей в глаза, спросил:

— А мои товарищи? Как насчет выкупа?

Джехенне поджала губы и прищурила глаза, явно разозленная спокойствием жертвы. У Каландрилла засосало под ложечкой, по коже побежали мурашки — то ли от восхищения товарищем, то ли от страха за свою собственную жизнь. Он распрямил плечи, решив быть столь же твердым, как и Брахт. Краем глаза он отметил, что Катя с гордым видом смотрит на Джехенне горящими от гнева глазами.

— Твое предложение принято, — произнесла Джехенне низким, пульсирующим от едва сдерживаемой ярости голосом. Она вновь сжала гвозди в кулак так крепко, что костяшки пальцев побелели. — Сначала они насладятся видом висящего на дереве Брахта ни Эррхина, а потом мы отпустим их на все четыре стороны. Но стоит им ступить на мои пастбища вновь, как их постигнет та же участь, что и тебя!