Темная материя

Голос Спенсера Мэллона — точно он! — вновь раздался в глубине леса, и Ботик пошел на звук. Толстая ветка оцарапала лицо, запустила пальцы-прутики в волосы. Ботик изо всех сил постарался не вскрикнуть, хотя кричать ему сейчас хотелось больше всего. Он высвобождал волосы и слушал, как Мэллон говорил — по-видимому, вел беседу. Прикрывая голову руками, Ботик двинулся мелкими шажками к неумолкающему голосу. Глаза щипало, он болезненно жмурился и видел перед собой лишь плотную вату тумана.

Голос Мэллона говорил: «…Подобрал отрезанную руку и отшвырнул в угол… собака… утащила руку на двор, кисть раненого… отпил из стакана…»

— Липкого от его же крови! — закричал Ботик, вспомнив, что его кумир рассказывал в нижнем зале итальянского ресторана. — Стакан был липким от его собственной крови.

Сценка в нижнем зале вспомнилась ему от начала до конца, будто сохраненная под стеклянным колпаком. Он видел коварного красавца Мэллона за столом в окружении эффектных женщин. Ботик мысленно всматривался в четкую картину, всплывшую в памяти. Мэллон резко повернул голову и сощурился на что-то, видимое только ему: фигуру, внезапно появившуюся и почти мгновенно исчезнувшую. Ботик спросил: «Вы видели собакоподобных?»

Из-за дальних деревьев, тоже окутанных туманом, прилетел голос Крохи: «…Что нужно ему, то нужно всем нам, что надо сейчас…»

— Кроха! — заорал Ботик. — Блин, да вы двое — именно то, что мне нужно!!!

«…Липкий от его собственной крови, чувак… а собака разодрала руку в клочья…»

Глаза по-прежнему жгло, и глотку словно ободрало туманом, которого он наглотался. Серые клочья вились вокруг мощных деревьев, зависали между стволами паучьими сетями. Ботик углублялся в лес, туман таял.

«…клочья… суставы и хрящи… капали с черной морды…».

Ботик ощущал, что его цепко держат два противоречивых состояния. Он ликовал и был почти счастлив, но чувствовал, что его вот-вот вырвет. Над его ликованием, казалось, насмехалась какая-то скрытая, неявная ошибка, циничная и издевательская темнота, как-то связанная с картиной отсеченной человеческой руки, истекающей кровью в жуткой пасти.

— Эй, я здесь! — крикнул Ботик, недоумевая, почему его не слышат.

Продираясь через тонкие низкие ветки, он сделал еще пару шагов вперед и был вынужден остановиться, открыть рот и согнуться. Желудок больно сжался, но ничего не вышло наружу. «Это отравленный туман, — подумал он и тут же сказал себе: — Нет, туман не ядовитый, и не от него меня рвет».

Тошнота прошла.

«…Этот безрассудный молодой идиот, — говорил Мэллон. — …мудрости, капелька ее дала о себе знать».

— Нет, — сказал Ботик, — вы имели в виду другое.

«Насилие вплетено в ткань нашего времени…»

«Рождение есть насилие».

— «Божественные искры стремятся к воссоединению»[43], — процитировал Ботик и пригнулся под ветки и редеющий туман. — И ведь так оно и есть?

Мягкий нежно-голубой свет заливал небольшую поляну в зарослях, видимую лишь в те мгновения-вспышки, когда между деревьями мелькал человек со светлыми волосами, говоривший: «Мы живем во время глобальной перемены».

Сердце Ботика разрывалось от любви:

— Спенсер. Спенсер Мэллон. Оглянитесь!

Скорее всего, Мэллон слышал его голос, однако не обратил внимания. Ботик опрометчиво прибавил ходу, наталкиваясь на стволы деревьев и спотыкаясь о корни, похожие на змей. Он разодрал веткой лоб, струйка крови скользнула по щеке. Ладонью он размазал кровь по лицу, вытер руку об рубашку, оставив широкий неровный мазок. Не дойдя футов десяти до поляны, Ботик увидел основу и смысл своей жизни — Спенсера Мэллона, спиной к нему, в джинсах, хлопчатобумажной рубашке, куртке-сафари и башмаках Dingo. Его волосы, жесткие на вид и чуть длинноватые, покачивались в такт шагам. Даже со спины он выглядел потрясающе молодым.

Джейсон Ботик Боутмен достиг возраста сорок пять лет, еще через несколько долгих и одинаково скучных лет он случайно наткнется на Ли Гарвелла, знаменитого писателя, у бокового входа в отель «Пфистер».

Дональд Кроха Олсон оказался даже более молодым. Сидя спиной к дереву, с сигаретой, скорее всего, «Тэрейтон» в руке, одетый в школьную форменную футболку, потертые джинсы и мокасины, Дон Олсон выглядел молоденьким, потому что было ему всего лишь восемнадцать.

Ботик забыл, каким симпатичным мальчишкой был Кроха. Он мог бы податься в артисты или что-нибудь в этом роде.

— Ну да, точно, — сказал Олсон. — Только не сложилось.

— С тобой — нет, — сказал Ботик. — Зато со мной — да.

Постаравшись как следует вытереть кровь с лица, Ботик подобрался к краю поляны и остановился меж двух кленов. Голубоватый свет, лишенный тепла, осыпал искрами его руки и ноги. Он прижал грязный носовой платок к ране, пульсирующей на лбу.

— Эй, народ, — позвал он. — Слышите? Ни черта не пойму, что за фигня здесь творится. Мы что, вернулись в прошлое?

Кроха посмотрел на него и поднес сигарету к губам. Затянулся и выпустил тонкую быструю струйку дыма. На лице застыла маска скуки.