Темная материя

Мередит Уолш, однако, совсем не выглядела потрясенной, и не похоже, что сообщение о трагедии нашло отклик в ее душе. Наоборот, показалось, что она пыталась подавить веселье. Глаза блестели, щеки приобрели восхитительный нежный румянец, она поднесла руку ко рту, будто пряча улыбку. Но тут же на лице Мередит появились удивление и сожаление, заставив почувствовать, сколь жестокосердно и неверно такое истолкование ее настроения.

— Вы никогда не слушаете Джо Раддлера с местного филиала NBC?

— Слушала его, когда мы в последний раз приезжали сюда. Он, конечно, болван, но старается говорить правду.

— О катастрофе мы услышали от Раддлера. Он уже знал, что два человека забронировали билеты и отказались лететь в последний момент. Он особенно подчеркнул, что эти двое были спасены с какой-то целью.

Хотя сам не верил, что фантазии Раддлера представляют какую-то ценность, проговаривая это, я чувствовал, будто окутан золотистым светом.

— Какая глупость, — сказала Мередит.

— По его словам, у наших жизней теперь появился Смысл.

— Да не существует никакого смысла. Хочешь быть полным эгоистом — будь им, только не притворяйся, что весь мир тебе по душе.

От ее слов ощущение окутанности теплым золотистым светом улетучилось. И еще я обратил внимание, что следы косметической хирургии вовсе не были едва заметными. И красота Мередит уже не казалась безупречной — мне удалось уловить горечь на ее лице. Горечь убивает красоту.

— Самое интересное в вашей истории, — продолжила она, — что вас предупредили. Кто же это сделал?

— Я того типа не видел, — ответил Дон. — Он подходил к Ли, когда я был на другом конце терминала.

Чары Мередит Уолш рассеялись, но не до конца. И вот опять изумительные, глубокие, теплые, игриво-лукавые глаза ухватили меня и проглотили целиком:

— Расскажите об этом, Ли.

Она придумала игру — только для нас двоих.

— Выглядел этот человек необычно. Одет во все черное. Длинные седые волосы, рельефное лицо. Мелькнула мысль, что это дирижер оркестра или какой-нибудь легендарный мошенник. Он подошел ко мне и заявил, что ему нравятся мои книги. Извинился за бесцеремонность. Потом сказал, у него предчувствие, что я не должен лететь этим рейсом. Мол, если я полечу, то рискую потерять все. Я спросил, как его зовут, он ответил «Распутин». Потом повернулся и ушел.

Улыбнувшись, Мередит Уолш соединила ладони с едва слышным хлопком.

— Может, это был гость из будущего, направленный спасти вас! Может, это было ваше еще не рожденное дитя.

— Сомневаюсь, — ответил я.

— Нет, задумайтесь: будущий ребенок, которого вы подарите новой жене. Ли Труа, очаровательная малышка, которую все звали Миногой, наверное, уже миновала детородный возраст. Вы ведь женились на Миноге, Ли?

— Да.

— Значит, если она поменяла фамилию, вы оба носите имя Ли Гарвелл?

— Да.

Мне не нравились ее вопросы.

— Она здорова — Минога?

Тут до меня дошло, что Мередит Уолш почему-то ненавидит Ли Труа.

— Да.

— Мы… если можно, я скажу «мы», подразумевая еще и Спенсера Мэллона, человека, которого мы все любили, а ведь мы правда любили его, верно, Дональд?

— Еще бы, — откликнулся Олсон.

— Мы никогда не видели вас, не встречались с вами, хотя кое-что о вас слышали. Вы и Минога были так похожи друг на друга, что вас даже звали Двойняшкой, помните?

— Меня звали Двоняшкой, — согласился я.

— Вы, наверное, были очаровательны. А вы на самом деле были так похожи?

— Говорят, да.

— А как вы полагаете, Ли, вы самовлюбленный человек?

— Понятия не имею, — ответил я.

Руки и шея Мередит были жилистыми, на ладонях уже заметно увядание. Лет через десять они будут напоминать обезьяньи лапки.

— Вы должны обладать здоровым нарциссизмом, чтобы заботиться о себе, дабы как можно дольше хорошо выглядеть. Но вы, наверное, полагаете, что человек, супруга которого внешне похожа на него, вынужден быть всегда чуточку настороже. Как долго ваша супруга слепа? Я спрашивала Дональда — он не в курсе.

Я глянул на Дона, тот пожал плечами и опустил взгляд на маслянисто блестящие туфли, которые я отдал ему в первый день наши встречи.

— Полностью ослепла? Году в девяносто пятом. Уже давно. Зрение терять она начала постепенно, лет с тридцати, так что, как она говорит, для приобретения нужных навыков времени было предостаточно. Ли в отличной форме, много путешествует самостоятельно.

— И вы не волнуетесь за нее?

— Немного, — ответил я.

— Вы даете ей много свободы. Я бы на вашем месте очень беспокоилась.

— Да я вообще беспокойный, — сказал я с улыбкой. — Это моя волшебная тайна.

— А может, просто недостаточно беспокоитесь, — сказала она.

Глаза ее были яркими, но не ясными, лоб — гладким, без морщинок, но не молодым, улыбка прекрасна, но абсолютно неискренна. Под оценивающим взглядом Мередит Уолш, невозмутимым, беспощадным и ничего не упускающим, я понял, что, когда она переступила порог комнаты, я ненадолго, но полностью потерял рассудок.

— Какое странное предположение, миссис Уолш.